— Извините, Памела, что вы сказали? Я прослушала.

Пэм покачала головой; очевидно, рассеянность Джесс не произвела на нее никакого впечатления.

— Значит, ты тоже получила приглашение на выставку Ксандера Хитона? На моем приглашении он приписал просьбу. Хочет, чтобы я непременно уговорила тебя пойти… Должно быть, ты произвела на него сильное впечатление. — Она вопросительно изогнула идеально выщипанную бровь.

— О да, но я не собираюсь на его выставку. На тот вечер у меня запланировано кое-что другое.

Памела тут же перешла в наступление:

— Отмени все! Ты должна пойти на выставку. Можно написать продолжение материала о нем. Твою статью уже перепечатали многие солидные издания; грех не воспользоваться дружескими отношениями, которые у тебя с ним установились, чтобы получить эксклюзивное интервью… Разве я не права?

Джесс вздохнула. Памела ни за что не позволит ей пропустить вернисаж, раз вбила себе в голову, что это пойдет журналу на пользу. Что ж, рано или поздно ей все равно придется столкнуться с тем, чего она так боится. Скоро все поймут, кто позировал для его картин… Уж лучше рано, чем поздно. По крайней мере, на вернисаже публика будет доброжелательной. Она напишет статью, а потом заляжет на дно до тех пор, пока скандал не утихнет.

Она натянуто улыбнулась:

— Хорошо, Памела. Я пойду.

— Вот и отлично. И непременно освети выставку со всех сторон. — Сделав неопределенный жест рукой, Памела решительно зашагала прочь, явно собираясь терроризировать еще кого-то из сотрудников.

* * *

Ксандер не помнил, когда он так нервничал перед выставкой; как ни странно, он боялся не того, что скажут о его творениях критики. Он боялся того, что подумает Джесс.

В конце концов, все, что он сделал, он сделал ради нее.

Он уже понял, что она ему не перезвонит. Для того чтобы убедить ее, что он раскаивается, что она ему небезразлична и он хочет продолжить их отношения, одних слов недостаточно — хотя раньше ему бы такое и в голову не пришло. К несчастью, репутация плейбоя сослужила ему плохую службу, а тут еще неуверенность Джесс в себе… А он так эгоистично пренебрег ее чувствами.

Как он по ней скучал!

Так больше не может продолжаться; он не может отгородиться от мира и цинично использовать людей, а потом отшвыривать их, как мусор.

Джесс показала ему, как хорошо любить и быть любимым. Теперь он понял, что не будет знать покоя до конца своих дней, если позволит ей уйти. Он понял, что любит ее. Боль и пустота в груди, с которыми он жил последние два месяца, появились после ухода Джесс.

Входная дверь галереи распахнулась настежь, возвращая Ксандера в настоящее и впуская струю холодного вечернего воздуха. Он обернулся посмотреть, кто пришел, и увидел Джесс.

Он послал приглашение и ее начальнице в надежде, что та заставит свою подчиненную прийти, но на приглашении Джесс написал время на полчаса раньше.

Он хотел, чтобы она первая увидела, что он сделал ради нее, и чтобы им не мешали.

После статьи Джесс, опубликованной в «Стиле», его выставка стала настоящим хитом. Статью приняли очень хорошо. Ему стало стыдно, когда он прочел ее комплиментарный отзыв. Он восхитился ее профессионализмом: как к месту она вплела в статью отрывки его биографии! В статье он выглядел именно таким, каким всегда сам хотел себя видеть, — умным, страстным и талантливым.

Она представила его в таком хорошем свете, несмотря на то, как он с ней обошелся.

Ксандер понимал, что не заслуживает даже того, чтобы целовать следы ее ног, но хотел стать человеком, который ее достоин, и понимал, что помочь ему может только она сама. Если, конечно, простит его.

Она стояла перед ним, высоко подняв голову, и была такой красивой и отважной, что ему захотелось привлечь ее к себе и страстно поцеловать, чтобы она поняла, как он раскаивается и как хочет ее вернуть. Какая она замечательная. Но с ней нельзя действовать вот так, грубо и прямо. Он обязан доказать ей, что все дело не только в сексе.

— Где все? Я что, ошиблась? Кажется, в моем приглашении написано, что вернисаж открывается в семь тридцать. — Джесс вызывающе скрестила руки на груди.

Ксандер понимал, что она храбрится, но ее выдавали скованность и легкая дрожь в голосе. Может быть, еще не все потеряно? При этой мысли Ксандер почувствовал, как в кровь хлынул адреналин.

— Ты пришла вовремя. Сейчас будет частный просмотр, только для тебя, до того, как прибудут остальные гости. Я хотел, чтобы ты все увидела первой.

— Чтобы у меня было время сбежать и спрятаться до того, как придут остальные? — спросила она, поморщившись, но пытаясь сохранить хладнокровие. Правда, ей не изобразить небрежную беззаботность, как она ни старалась; ясно было, что она ужасно боится.

Чтобы успокоить ее, Ксандер положил руку ей на плечо, почувствовав сквозь тонкую легкую блузку идущий от нее жар.

Он помнил, как жар ее тела возбуждал его, и едва не утратил самообладания.

— Нет, надеюсь, убежать тебе не захочется, — ответил он, глазами умоляя ее о прошении.

— Знаешь, Ксандер, не уверена, что вынесу еще один такой… сеанс. — Отступив назад, она криво улыбнулась. — Но желаю тебе удачи. Надеюсь, выставка получит хорошие отзывы. — Она развернулась, собираясь уходить, но он не дал ей уйти, схватил за плечо и развернул к себе. Он ни за что не позволит ей уйти до того, как все объяснит.

Он притянул ее к себе, и ее губы оказались так близко, что он почувствовал на своих губах жар ее дыхания.

— Джесс, прошу тебя, не уходи. Сейчас ты увидишь, что я сделал ради тебя. Не для критиков. Я хотел, чтобы ты поняла, как я по тебе скучаю. И что ты мне небезразлична. Пожалуйста, не уходи сейчас!

Она дрогнула и немного расслабилась, и он усилил натиск, не давая ей опомниться.

— Так вот, я прошу у тебя прощения. Джесс, до тебя все было по-другому. Я повел себя как свинья, воспользовался тобой. Я так испугался, что критики правы и я действительно выдохся… Я перестал понимать, что хорошо, а что плохо. Ты доверилась мне, а я не оправдал твоего доверия. Я повел себя как трус, как жалкий эгоист. Понимаю, почему тебя это расстроило, и ты была права, когда открыла мне глаза.

Она смотрела на него в полном замешательстве.

— Ясно… Что ж, спасибо, что извинился.

— Я уничтожил ту картину, которую ты видела, и тебе больше нечего бояться. — Выпустив ее руку и порывшись в кармане, он извлек оттуда пригоршню длинных пестрых лент холста. — Вот все, что осталось от той картины и от другой, на которой ты выпачкана в краске. — Он протянул ей ленты, и она изумленно посмотрела на них.

Когда она подняла взгляд на его лицо, ее нижняя губа дрожала, а глаза блестели от слез.

— Чего ты от меня хочешь? Чтобы я радовалась тому, что ты изрезал свои картины?