Неизвестно, кто из двоих оказался в итоге счастливее, но Доктор с того самого дня больше никогда не давал советов».

Я закрыла книгу и убрала ее на полку. Не раздеваясь, легла в кровать и снова накрылась двумя одеялами и пледом из верблюжьей шерсти. Небо за окном медленно становилось из черного грязно-серым, и приближалось самое холодное, самое тревожное время суток, которое наступает перед рассветом.

Я накрылась с головой, но все-таки меня била дрожь, а перед глазами стояло нежное, сонное, по-детски трогательное лицо Лии. Будь она рядом, я бы кричала ей: «Лия, беги! Не смотри ему в глаза. Закрой уши своими маленькими ладошками, которые с такой легкостью удерживают тяжеленную камеру, и не слушай, что он говорит. Беги как можно скорее и никогда не оглядывайся назад, береги свои крылья…»

К сожалению, а может быть, и к счастью, Лии не было поблизости. Не будем забывать, что даже Доктор Странствий с некоторых пор остерегался давать людям советы.

На следующий день я проснулась ровно в полдень, голова раскалывалась, а горло болело. Почему-то я ни секунды не сомневалась, что Козаков и его трогательная Лия остались совершенно здоровы и чувствуют себя прекрасно: иногда эмоции гораздо лучше защищают от холода, чем самые теплые шарфы. Но тот, кто все это придумал, не дал мне даже малейшего шанса для такой защиты.

А потому я поднялась с кровати и отправилась на кухню заваривать сбор лесных трав. Затем растерла виски пихтовым маслом и снова улеглась в кровать. Я не признаю врачей и никогда в жизни не выпила ни одной таблетки. Я не считаю нужным перекладывать ответственность за свое здоровье на других людей, даже если у них есть дипломы и белые халаты. Хотя не уверена, что этим стоит гордиться.

С того самого вечера, когда Козаков ходил босиком по лужам, а я заболела, ни один его день не прошел без участия Лии. Она сопровождала нас на встречи с читателями, держала мистика за руку во время выступлений, преданно глядя ему в глаза. Она не расставалась с фотоаппаратом, но было похоже, что единственным сюжетом ее снимков стал знаменитый автор кармических теорий. Не знаю, понимал ли он, какое сокровище попало ему в руки. Казалась ли ему эта хрупкая девушка такой же чудесной, как и мне?

Разумеется, он не обсуждал этого со мной. Но его глаза светились, как будто маленькая ясноглазая Лия сумела зажечь в его сердце теплый огонь, чего другим не удавалось.

Дни текли один за другим, мистик оставался с ней рядом, а ее глаза становились все яснее и прозрачнее. Его книга двигалась, и в последнюю неделю октября мы отправили в издательство начало рукописи.

– Анжелиииииика, – пропела мне в трубку Катя номер один. – Наконец-то! Начало просто потрясающее, я прямо-таки поверила, что он сидел один в домике среди снегов! Пусть пишет скорее! Нам нужна неделя на редактуру, неделя на корректуру и несколько дней на верстку. Мы должны выйти до Нового года, слышите? Делайте что хотите!

Я не стала с ней спорить. В сущности, она была права: я необходима именно для того, чтобы все было так, как им нужно.

А на следующий день лицо знаменитого мистика смотрело со всех рекламных щитов в городе. Журнал вышел с фотографией Козакова на обложке, и кадр, сделанной Лией, украсил автобусные остановки, стены метро и даже фасады некоторых домов.

На этих фото его лицо было надменным и очень красивым. Он смотрел прямо в камеру, и его прищуренные зеленые глаза, цвет которых был многократно усилен при цветокоррекции, были безбрежны и спокойны. Но тем не менее автор бестселлеров был опасен. Ощущение опасности сквозило в уголках его плотно сложенных губ. Об опасности кричали тонкие морщинки, которые делали его похожим на грустного клоуна.

От такого мужчины умной женщине надо бы бежать без оглядки, вот только Лия не собиралась делать ничего подобного.

Догадывалась ли она о том, что случится, уже тогда, когда сделала этот кадр? Чувствовала ли она, что ее крылья уже загорелись, когда фотоаппарат щелкнул в первый раз и вспышка осветила надменное лицо мистика? Я очень хотела верить, что это было именно так.

– Шевелитесь, Анжелика! – бодро командовал в трубке голос Козакова. – Мы уже в ресторане и хотим вас видеть прямо сейчас. Без вас ведь не было бы ни съемки, ни журнала, ни даже рукописи. Да, да, не спорьте! Приходите, и будем праздновать!

– Если я вам нужна, то подъеду примерно через полчаса, – ответила я.

– Вы нам еще как нужны, Анжелика! И не надо ехать, приходите пешком. От вашего дома это ровно пятнадцать минут, погода отличная.

– Возможно, именно так я и сделаю.

– Возможно? Именно так? Не надо выпендриваться, Анжелика! Будьте проще!

Мистик довольно расхохотался и повесил трубку.

На то, чтобы собраться, у меня ушло не больше пяти минут.

Погода и правда была прекрасная: яркое, холодное солнце заливало все вокруг, небо было до неприличия синим, листья – желтыми, а в прозрачном воздухе уже ясно сквозило предчувствие снега…

Я шла по улице, а машины ползли рядом, и надо признаться, что Козаков был прав: я двигалась пешком гораздо быстрее, чем водители в своих автомобилях.

Если во многих случаях я и предпочитаю такси, это вовсе не потому, что выпендриваюсь. Сама природа поставила меня отдельно от всех остальных, и я не вижу ни малейшего смысла в том, чтобы увеличивать эту дистанцию. Но вряд ли знаменитому мистику приходило в голову, что чувствует в толпе женщина, когда все прохожие до единого смотрят сквозь нее. Разве мог это представить тот, кто притягивал взгляды где бы то ни было?

Я быстро шла по улице, ледяное осеннее солнце изливало на меня свой свет, но отказывалось греть. Точно так же, как и люди, которые шли рядом, скользили по мне взглядом, но отказывались видеть. Их взгляды скатывались с меня, как капли воды с чешуи ядовитой рыбы. И каждый прохожий снова и снова напоминал мне о том, что я родилась уродиной и уродиной умру. Наверняка автор теории об устройстве этого мира не думал ни о чем подобном, когда предлагал мне пройти до ресторана пешком.

Но это ничего, я привыкла.

Ровно через двадцать минут после звонка мистика я вошла в ресторан. В середине дня в понедельник почти все столики были пусты, и я увидела их сразу же. Они сидели вдвоем друг напротив друга и держались за руки. Козаков смеялся и что-то говорил, а Лия молча смотрела на него. Мне показалось, что она даже не дышала.

Впрочем, первое, что привлекло мое внимание, был не завороженный взгляд Лии и не ее хрупкие руки, на которые положил свои ладони мистик. Первое, что я увидела, была ее побритая наголо голова.

– Вам нравится, Анжелика? – спросила Лия.

Если бы не десять лет профессиональной практики, я бы, наверное, растерялась. Вряд ли стоило говорить, что ее взгляд стал еще пронзительней, а сама она сделалась еще больше похожа на ребенка, который ничего не знает, но тем не менее знает все на свете.