А сокровище – теперь не оставалось уже никаких сомнений – должно было храниться на этих дисках, но, по-видимому, лишь на некоторых из них: «…тебе нужны лишь те, где твой дух, парящий над гладью, across the plains, будет остановлен буквой…»

Иначе говоря – шептал Дан сам себе, пытаясь унять срывающийся голос, – необыкновенной удачей и даром Адриатики нужно было считать то, что ему случайно попал в руки один из таких дисков, помеченный буквой САД. И его изумляло и оскорбляло лишь то, как же он сразу не сообразил, о каких буквах идет речь?! Ведь записка прямо упоминала «…низку из трех, четырех или пяти, заброшенных и видимо пустых букв рассеяния, в которых кто-то когда-то усматривал имена верных переписчиков, кое-кто – порядок свитков, а некоторые – перечень каталогов…».

Наконец, чтобы окончательно указать на аль-мукатта’ат, записка продолжала: «…таких букв, которые числом 14 покрывают 29 из 114, тебе встретятся лишь девять и еще одна…»

Понять, установить и проверить эту нумерологию было делом нескольких минут – и только по-прежнему постукивало в затылок: как и почему можно было все это забыть, упустить, не разглядеть?

«Британника», «Википедия» и «ВикиИслам» мгновенно подтвердили очевидное и общеизвестное: из 114 Сур (глав) Корана, 29 открываются особыми буквосочетаниями, «аббревиатурами», или «изолированными буквами», именуемыми в мусульманском богословии аль-мукатта’ат. Эти «аббревиатуры» могут включать одну, две, три, четыре или пять букв, не сливающихся в слова, не дающих значений. Из 29 букв арабского алфавита в аль-мукатта’ат входит почти половина – четырнадцать…

Дан почти не сомневался теперь, что именно ему предстояло найти в оперной коллекции Иосифа Кана.

Он сделал еще несколько кругов возле дивана, протирая ладони салфеткой и пытаясь отдышаться, прежде чем решился – открыл номер DJDJ в телефоне.

Деланно улыбаясь, он медленно проговорил в трубку, что вернулся. Они обменялись дежурными вопросами-ответами. А потом он сказал, что все-таки надумал забрать и изучить всю сумку Иосифа с дисками, и хотел бы сделать это побыстрее, не дожидаясь выхода на радио, поскольку у него возникли кое-какие идеи…

«Я рад, что вы заинтересовались все-таки, – говорил DJDJ на другой день, подвозя его обратно из Муо в Ораховац. – Конечно, до праздника камелий вы уже ничего не успеете – слишком мало времени. Но лучше поздно, чем никогда. Что там и когда еще соорудит Артичелла – неизвестно. Даже с вашей помощью. Ее же коллекция Иосифа никак не тронула, и диски ей не понадобились…Откровенно говоря, я вообще не представляю, какая тут возможна книга, из чего она могла бы состоять и кому сегодня нужны очередные мемуары? Не очень-то я верю в книгу, между нами, тем более – в эту… когда речь идет об Иосифе. То есть, если быть честным, трудно вообразить памятник ему в виде книги. Тут должен быть не скучный текст, не набор слов, а что-то совсем другое – летучее, эфирное – понимаете? Хотя никто не знает, что лучше – написанное или звучащее, все же сказано где-то, что звук тепл, а буква холодна…

Помню, как-то он пересказывал мне один восточный трактат, где, по его словам, описаны два главных признака, выделяющих человека из царства зверей. Во-первых, якобы утверждалось там, человек – это единственное животное, которое борется со сном. Во-вторых, в отличие от всего живого, только человек есть то, что он говорит. «В конце концов, кто мы такие, DJDJ? – смеялся он – Мы – это ведь даже не наши имена, а всего лишь голос, речь скоротечная, эфир… А профессия наша, к тому же, приучает задумываться, прямой ли это эфир или – все-таки запись?»… Так шутил Иосиф и любил иногда порассуждать об этом…

Вот почему я и думал, как хорошо было бы уже в этом году сделать что-нибудь вроде памятного эфира из его монологов, музыкальных вставок, записей разговоров… Просто никому не пришло в голову взяться за это всерьез… Жаль, что мы не успеваем в этот раз, одним словом… Тут ведь уже сейчас с этим фестивалем творится полное безумие. Программа грандиозная. Планируется девять вечерних трансляций из трех точек и несколько интервью в прямом эфире – в том числе и у вас, между прочим. Сумасшедшая коммутация и бешеный график… Приедете – увидите. А к осени они хотят еще включить интернет-вещание, обновить сетку, начать выкладывать на сайт цифровые эссе – в общем, скучать не придется… Но я все равно рад, что вы заинтересовались… Может быть, со временем что-то и сложится? Хотя, конечно, вся эта оперная классика – совсем не наш формат… Да и записи там – вы убедитесь – почти сплошь старые: пятидесятые, шестидесятые годы. Совершенно непонятно, зачем Иосиф держал их современные трансферы на CD? Громоздко, неудобно, примитивно. И потом – там же старое моно искусственно переведено в стерео. Настоящие меломаны вроде предпочитают винил. А цифровые релизы можно было слушать иначе и хранить компактнее…»

Но Дан – вот именно – по дороге почти не слушал ничего – и только от времени до времени усилием разжимал пальцы, стискивавшие сумку Иосифа, боясь, что это заметит DJDJ.

Дома, спотыкаясь, он бросился к дивану, в два рывка вытряхнул на него диски, упал на колени рядом и принялся раскрывать – один за другим – увертливые, сухо потрескивающие, квадратные коробки.

Через пять минут сокровище было извлечено из коллекции Иосифа и разложено в три ряда на полу: девять из двадцати семи дисков были отмечены карандашными подписями на внутренних обложках или вкладышах. Как и ожидалось, это были твердо и однотипно вычерченные кириллические печатные «буквы рассеяния» – аль-мукатта’ат.

На обложке «Вертера» поблескивало «АЛИФ. ЛАМ. МИМ. РА». То, что поразило Дана в случайном речитативе на волне ВВС, – «КАФ. ХА. ЙА. АЙН. САД» – оказалось внутри «Сомнамбулы» Беллини.

Далее следовали:

«Самсон и Далила» – «АЛИФ. ЛАМ. МИМ. САД».

«Гризельда» – «ТА. ХА».

«Норма» – «ТА. СИН».

«Риголетто» – «ЙА. СИН».

«Волшебная флейта» – «ХА. МИМ. АЙН. СИН. КАФ».

«Манон Леско» – «КАФ».

«Травиата» – «НУН».

И еще «Саломея», так же подписанная единственной буквой САД, лежала в ящике рабочего стола в кабинете на «Радио Монтенегро». Итого – десять: «тебе встретятся лишь девять и еще одна – они и укажут тебе остановки…»

Тайник Иосифа Кана – «вход в ворота роговые», путеводитель по просторам Хуркалийа, онейропраксис – можно было потрогать рукой.

Но тут ни щепетильные, ни памятливые уже не пеняют торопливым, поскольку из всех даров Адриатики, случайных или предумышленных, этот оказался самым напрасным.

Пролетело ли, по слову Иосифа, девять вечеров или, может быть, не одна неделя – никто не поручится, и Дан не вспомнил бы, ибо все обернулось непрерывным, головокружительным кошмаром, в котором он ничего не нашел, но откуда уже не мог ни вынырнуть, ни очнуться.

То ли Иосиф Кан снова пошутил, то ли сам он опять обманулся, но – сколько бы ни длились поиски – никаких «стоянок или остановок» обещанных он нигде не обнаружил, ни на одну не наткнулся.