– Вас это раздражает? – спросил он осторожно.

– О да! – горячо ответила она, открыто посмотрев на учителя.

Его глаза, и без того будто бы всегда слегка прищуренные, сузились еще сильнее. Стук карандаша замедлился, а затем совсем прекратился, когда Даррит отбросил его в сторону и резко встал. Опершись кулаками о стол, он процедил:

– Есть что-то, что вы хотите мне сказать?

Омарейл опешила. Разве минутой раньше она не высказала ему свои претензии? Разве в ее словах было что-то непонятное? Их можно было трактовать двояко?

– Я вам только что сказала, – медленно и по возможности приветливо сказала Омарейл. – Мне было неприятно, что вы перед всем классом сказали, что мы с Маем подходили к вам после урока, так как что-то не поняли. Все восприняли это… В общем, Маю это не понравилось и…

К концу речи тон ее стал неуверенным, так как эмоции на лице Даррита совсем не соответствовали разговору. Он разглядывал ее так, будто рассчитывал уличить во лжи, тогда как ее заявление было довольно вызывающим и вряд ли за ним могло скрываться что-то еще.

– Если это все, – ответил он прохладно, – вы знаете, где дверь.

Такой реакции Омарейл не ожидала. Половину урока она воображала себе этот разговор, представляла, что мог возразить ей учитель и что она могла сказать в ответ. Но ни в одном из сценариев их беседа не проходила вот так.

Окинув Даррита растерянным взглядом, она вышла из класса. В коридоре ее ждал Май, который тут же подошел и кивком головы дал понять, что ждет подробностей. Омарейл пожала плечами.

– Я не могу точно сказать, было ли произошедшее нормальным, хотя больше склоняюсь к тому, что нет.

Чуть помолчав, она добавила:

– Если честно, в таких социальных ситуациях я еще не бывала.

– Объясни нормально! – нетерпеливо воскликнул Май.

По пути в кафетерий Омарейл с долей возмущения описывала ему произошедший разговор. Май согласился с тем, что поведение Даррита выходило за рамки адекватного.

– Ну, то есть, если он рассердился на то, что я сделала ему замечание, он мог так и сказать, – вслух размышляла Омарейл. – Или было бы нормально, если бы он, например, сказал: «Что хочу, то и делаю».

Май согласился с ее предположениями, и Омарейл стало немного легче оттого, что она все же не была полным профаном в человеческом общении. В конце концов, пускай она никогда не смотрела своим собеседникам в глаза, но все-таки всю жизнь общалась с родителями, придворными, педагогами и Севастьяной. Более того, в программе ее обучения в раннем возрасте регулярными были упражнения с карточками: придворный художник нарисовал около тридцати натуралистичных картинок с лицами людей, выражавшими разные эмоции. Затем господин Фифо, один из ее учителей, показывал ей карточку и говорил фразу, по смыслу и интонациям соответствовавшую изображению. Когда Омарейл было около семи лет, а Севастьяне – десять, последняя выпросила у господина Фифо эти карточки и во время разговора периодически подсовывала их Омарейл под дверь, чтобы показать, какие эмоции сейчас испытывала. Иногда они делали это просто смеха ради. Их общей любимицей была разгневанная женщина с ярко-рыжими волосами и напуганная дама в смешной шляпке. Их они пихали друг другу даже без повода.

Сейчас у Омарейл было ощущение, что Даррит подсунул ей неправильную карточку.

Обед в кафетерии прошел в компании двух одноклассниц. Май вился вокруг них, точно девичий виноград вокруг столба: много шутил, подкладывал печенья под ненатуральные протесты, сдобренные хихиканьем, говорил всякие глупости и даже показал бицепсы.

На «Танцы» они шли молча. Только один раз Омарейл позволила себе сказать:

– Это было забавно…

– Замолчи, – стыдливо отозвался Май, и они продолжили путь в тишине.

Танцев Омарейл одновременно ждала и боялась. Ей это было интересно, она ни разу не танцевала с партнером. Но именно поэтому и было страшно: что, если она танцевала ужасно? Единственными людьми, которые видели, как она это делает, были родители, и, естественно, они говорили, что она прекрасно танцует. Но кто верит родителям, когда дело касается талантов?

Первым делом учитель предложил вспомнить, чему они научились в прошлом году, и, посмотрев по сторонам, Омарейл поняла, что точно была не худшей в классе.

Вскоре она узнала, что школа ежегодно участвовала в конкурсе танцев для коллективов «Листопад». Конкурс проходил в первый день одиннадцатого месяца и традиционно приглашал к участию любые коллективы от четырех человек.

Господин Андель, учитель танцев, придавал конкурсу большое значение. Последние четыре года Астардар не выигрывал даже призового места, хотя в прошлом году коллектив был близок к этому, став четвертым. Команду Андель собирал из учеников старших классов, но иногда приглашал и ребят помладше.

– Шторм участвует все эти провальные четыре года, – прошептал Май, и Омарейл посмотрела на одноклассницу.

Та выглядела сосредоточенной и серьезной.

– Похоже, для нее этот конкурс очень важен, – тихо сказала она.

– Для нее важно все, где она проигрывает. Шторм ненавидит проигрывать. Однажды она сломала шахматную доску о мою голову.

Май потер затылок, вспоминая тот случай. Омарейл улыбнулась. Как бы он ни старался ненавидеть Шторм, свою дружбу с ней он вспоминал с теплотой.

В следующую секунду Омарейл заметила, что все одноклассники смотрели на нее с интересом. Оглядевшись, она поняла, что внимание господина Анделя тоже было приковано к ней. Разве она громко разговаривала?

– Госпожа Селладор, вы слышали, что я сказал? – поинтересовался учитель насмешливо, сложив руки на груди.

Его фиолетовый балахон из плотной ткани с вышивкой золотой нитью подчеркивал круглый живот и покатые плечи. Андель выглядел расслабленным и довольным жизнью, от него сладко пахло инжиром, а говорил он мягко и чуть нараспев. Позже Омарейл узнала, что натура у этого человека была жесткая, даже деспотичная. То, как он вел репетиции, не зная жалости и сострадания, то, как требовал дисциплины, – никак не вязалось с этим обликом сытого кота.

Омарейл вынуждена была признать, что не слышала последних слов учителя.

– Я сказал, что беру вас в команду для «Листопада».

В ужасе она смогла лишь кивнуть в знак понимания.

Вероятно, родители не лгали, когда говорили, что Омарейл хорошо двигалась, и, разумеется, ей было приятно, что ей оказали такую честь. Но она постоянно напоминала себе о том, что стоило привлекать поменьше внимания.

Стоило отказаться от участия…

Однако соблазн был слишком велик. Быть частью команды, ходить на дополнительные репетиции – это так напоминало то, что она слышала в радиоспектаклях!

После урока Андель велел задержаться всем, кто оказался в команде. На перемене подошли участники из других классов.