Боба показал ему золингенскую бритву с костяной ручкой в кожаном футляре.

– Попробуй-ка!

Федя заметил, что Боба носит женский браслет.

– Что это у тебя на руке?

– Цепочка, дорогой мой, цепочка из золота, иначе называется браслетом. Теперь все мужчины за границей носят такие.

Боба тщательно проследил за Фединым туалетом и критически осмотрел его с головы до ног.

– Не умеешь ты одеваться. Черт его знает, в чем дело. Все на тебе болтается. Ну, ладно, поехали.

На извозчике Боба опять стал расспрашивать Федю об экзаменах.

– Да, мы тоже все знали вперед. И откуда доставали? Ведь на экзамене торжественно вскрывают запечатанный конверт с темой из министерства. А мы и в ус себе не дуем, все знаем вперед. Должно быть, наши служащие с министерскими снюхались. Только вот у меня с французским вышла история. Ты знаешь, как нас учили. Никто ничего, ни бе, ни ме, не пониме! Задумал наш француз нам комедию читать. Называлась она «Poudre aux yeux»![93] А у нас один графский сынок был, тот дома по-французски шпарил, все знал. Ну, он говорит: образуем, говорит, цепь! Все держитесь за руки. Когда надо смеяться, я буду дергать. И действительно, в нужных местах он дергал, и мы ржали в свое удовольствие. Monsieur Дюфур в восторге, и мы тоже. Ну-с, пронесся у нас слух, что на экзамене дадут нам тему «Les proverbes»[94] – про пословицы. Я к Нелли. Она мне все написала, я наизусть выучил, а трудные слова на манжетке написал. Только вскрывают конверт, вдруг – трах! «Le tälögraphe»[95] – о значении телеграфа для человечества. Я кое-как свалял первую фразу: по телеграфу можно передавать все что угодно, например, пословицы. А затем уже пошло как по маслу. Ничего, получил «три».

Между тем извозчик подъехал к элегантному ресторану.

– Вот, мы приехали. Это – первый этап. Прежде всего, мы с тобой поужинаем, отпразднуем твое производство в люди.

Боба потребовал себе карту.

– Что ты хочешь? А?

– Мне все равно.

– Так нельзя отвечать. Ты тюлень. Ты говори. Вот, например, осетрины возьмем?

– Хорошо.

– На закуску возьмем свежей икры. И рябиновой. Огурцов свежих надо. Вот еще грибы жареные есть. Так-с. Ну-с, к грибам надо хересу. На третье: пломбир, мороженое, груши в вине… Не попробовать ли цветной капусты? Или спаржи?

– Ты возьми что-нибудь сытное.

– Молчи. Уж не хочешь ли ты гречневой каши? Сыру надо взять. Пломбир, кофе.

Пока официант, стряхнув со стола салфеткой крошки, которых там не было, пошел за заказанным, Боба придвинул свой стул и начал говорить шепотом.

– Я уж давно хочу с тобой поговорить. Ты не умеешь жить. Вот, например, если тебе придется как-нибудь заказывать ужин, ведь ты не сумеешь? Заметь, что никогда нельзя заказывать самое дешевое, иначе будет казаться, что ты жалеешь денег. Но самого дорогого тоже нельзя заказывать, потому что будет казаться, что ты форсишь, хочешь показать, что у тебя много денег, а это совсем дурной тон. Надо из средних блюд заказывать более дорогие – и будет как раз.

Пришел официант с подносом и салфеткой на руке и почтительно поставил на стол грибы, огурцы, графинчик и рюмки.

– Надо все делать, как другие. Ты вот, размазня, слюна, все в стороне стоишь, не умеешь ни одеться, ни пошевельнуться. Ведь ты спаржу не умеешь есть, устриц – не умеешь? И чего ты только умеешь? Ничего не умеешь! Например, одеться. Никогда нельзя носить готовых галстуков на пружинках, надо носить мягкие самовязы. Воротнички должны быть отложные и высокие. Боже тебя упаси носить воротнички из целлюлозы – знаешь, их не стирают и чистят резинкой, как бумагу, и носят целую вечность. Воротнички должны быть полотняные. Подставных манишек и манжет тоже нельзя носить, надо носить цельные рубашки и менять их, по крайней мере, через день.

Федя механически ел икру и запивал ее рябиновой. На эстраде играл великорусский оркестр.

– Мне не нравится, что ты говоришь. Вот ты хорошо одет. А знаешь ты, что они сейчас играют?

– Что-то знакомое.

– Они играют «Warum» Шумана[96], разве это не варварство? «Warum» на балалайках под икру и рябиновую? Как тебе это нравится?

– Отчего же? Это красиво. Но если ты думаешь, что я франт, то ты ошибаешься. Эх, жаль, отец тебя за границу не пустил. Вот моя философия: первое, всегда исполняй свои обязанности как можно лучше. Этому я тоже научился в Германии, так же как научился одеваться и есть. Например, наш клинический Practicum начинается в шесть часов утра. И хоть бы один когда-нибудь опоздал! Никогда! Вот где умеют работать. А мы? Валяемся до 12-ти, философствуем и воняем от грязи. А потом нам совестно есть икру.

– С этим пунктом я еще могу согласиться. А следующий?

– Со следующим ты не согласишься: всегда будь хорошим товарищем. Но это я как понимаю? Например, ты меня презираешь, что я спаржу ем. А ты не презирай, а тоже ешь. Ты вот отца презираешь. Что ж, у каждого свои слабости. Я не говорю, что с ним легко. Ты делай вид, что согласен с ним, а потом делай по-своему. Или видишь, что в Германии студенты хорошо одеваются. И ты одевайся. Они тебя приглашают в корпорацию, петь и пить. Что ж, пей и пой. А не говори: я выше этого.

– Значит, если я попаду во вшивую компанию, я должен себе вшей завести?

– Совсем нет. Ты должен держать себя чисто. Но тут выручает третий пункт моей философии.

– Любопытно, что это за пункт?

– Очень простой: пользуйся всем, что дает тебе жизнь. Вшивая компания может дать тебе таких весельчаков, что могильные камни захохочут – ну, и смейся с ними. А до вшей себя не допускай – держи дистанцию. Амикошонство[97] – это такой же дурной тон, как твоя философия. Ты говоришь, зачем Шумана под рябиновую играют? А ты слушай и наслаждайся. Ведь не плохая музыка?

В двенадцатом часу оба брата, потяжелев от выпитого и вспотев, спускались по мраморной лестнице ресторана.

У подъезда стояла вереница извозчиков. Боба подошел совсем близко к одному из них.

– Извозчик!

– Пожалуйте-с.

– Девочек знаешь?

Извозчик, старый бородач, очень довольный таким предложением, молодцеватым движением откинул полог.

– Только к хорошим вези.

– Филиппьевну знаете? У Филиппьевны самые лучшие.

Братья уселись.

– Надо с этой стороны посмотреть Петербург. Петербурга я еще не знаю. Только не умствуй, ради бога, молчи. Все равно когда-нибудь надо. Ты лучше вот что. Я ведь буду врачом, и я,