– Опять, да?

Раз в неделю Кирилл приходил с «работы» мрачнее тучи. Стелла знала, что в эти ночи лабораторию посещает Толян, интересуется результатами. А то, как умеет «котик» интересоваться, не раз испытывала на себе.

– Не били хоть?

– Да лучше б били… Полночи из-за этого козла потерял.

Разговаривали Стелла и Кирилл полушепотом, в ванной, под звук льющейся воды – за прошедшее время здорово в этом поднаторели. Вслух, для охранников, они по-прежнему изображали пленника и тюремщицу.

Кирилл прошел на кухню, сел за стол. Стелла захлопотала, подсовывая под руку тарелку, но есть Кирилл не торопился. Сидел, мрачно уставившись в одну точку. Потом потянулся к компьютеру, включил. Стелла вздохнула. Опять ляжет черт-те во сколько… И не поест, забудет.

Вмешиваться бесполезно, это она давно запомнила. Покивает, «поугукает», а сам даже не услышит.

Стелла, выждав десяток минут яростного печатания и щелканья мышью, прикрыла нетронутую тарелку с ужином. Насыпала в плошку сухарей, придвинула Кириллу под руку – может, хоть это поест.

Когда Кирилл появился в спальне, часы показывали половину второго. Стелла проснулась, но виду не подала. Наблюдала за бункерным из-под полуприкрытых век.

Как разделся. Как посидел, застыв, со снятой майкой в руках. А потом со злостью отшвырнул ее в угол и подошел к окну. Ощупал раму – не в первый раз так делал, Стелла видела, только не говорила ничего.

Зачем его расстраивать? И без того понятно, что отсюда не выбраться. И, даже если б сумел окно открыть, на улице белый день. Пяти минут не пройдет – сгорит начисто.

– Зар-раза!.. На клей тебя посадили, что ли?

Ругался бункерный вполголоса, если бы Стелла спала – не проснулась. Стукнул кулаком по раме. Застыл, прижавшись лбом к стеклу.

Про свою работу – ту, которой занимался в действительности, – Стелле Кирилл не рассказывал, а она не спрашивала. Меньше знает, меньше на допросе выболтает. Но жалко его иногда становилось – вот, просто до смерти.

Стелла тихонько поднялась. Кровать скрипнула.

Кирилл обернулся, подошел. Прошептал:

– Ты чего не спишь?

– Спала, проснулась… А ты чего?

– Душно. Окно открыть пытался.

– Не получится.

– Знаю.

Кирилл сел, стащил одежду. Забрался под одеяло.

– Спи. Поздно уже.

– Я ночью выспалась. – Стелла придвинулась к нему. – Расскажешь?

– Что?

– О чем так мучаешься.

– Все нормально. – Кирилл улыбнулся.

Улыбался он хорошо. Только неправдиво сейчас.

– Врешь! Я же вижу. Вчера засветло лег, сегодня… Толян достает?

– Да пошел он. – Кирилл повернулся на бок. – Сам себя я хуже достаю, Толян так не сумеет… Слушай. А скажи. – Вот такой вопрос Стелла меньше всего ожидала услышать. – Ты помнишь свою фамилию?

– Помню, – удивилась она, – Мальцева. Света Мальцева. Стелла – не настоящее имя, в гареме так обозвали. Когда все случилось, мне почти шесть лет было! Я и фамилию помню, и маму с папой. Даже читать умею. А что?

– Да сообразил вдруг. – Кирилл подтащил под локоть подушку, оперся. Принялся рассказывать: – У меня диск с собой, с институтскими архивами. На нем почти все разработки, которые раньше велись. До того, как все случилось.

– И ты про это читаешь? – ахнула Стелла. – Здесь?

– Да мало ли, про что я читаю! Толяну это все – до сиреневой звезды, если он диск и открывал, вряд ли что-то понял. А я давно ковыряюсь, с тех пор как в Бункер вернулся. На фамилии сотрудников внимания не обращал, какая мне разница, а позавчера вдруг торкнуло. Понимаешь, судя по записям, большинством институтских проектов руководил один и тот же человек, некто Кулешов Владимир Кириллович. По сути, все, что происходило в институте, подчинялось ему. В том числе, и та программа, из-за которой… – Кирилл вдруг замолчал.

– Какая программа? – подождав, окликнула Стелла. – И при чем тут моя фамилия?

Кирилл мрачно смотрел перед собой. Медленно проговорил:

– Программа такая, что лучше бы ее не было. А фамилия… Твоя – ни при чем. А вот моя… – поднял голову: – Понимаешь, я ведь тоже Кулешов! Кирилл Владимирович. Поначалу-то внимания не обращал, потому что не называли по имени-отчеству никогда, да и фамилия не самая редкая. А потом прикинул – одно, другое, даты некоторые. И теперь все думаю, однофамилец мне тот мужик, или… – Он запнулся.

– Отец? – сообразила Стелла.

Кирилл, помолчав, покачал головой:

– Давай лучше думать, что однофамилец.

Стелла не понимала:

– А если и отец? Что тут такого?

– Слишком много тогда вопросов, вот что! Почему мне о нем не рассказывали?.. Для чего сказками кормили, будто я в Бункере случайно оказался?.. И сколько нас, в том детском садике, уцелело – на самом деле? А?

Стелла недоуменно молчала.

– Вопросов много, – мрачно проговорил Кирилл, – ответы уж больно пакостные. Сплошное вранье кругом! Толян – сволочь, но у того хоть цель понятная, жить подольше хочет. А там, у нас… Ладно. – Он снова умолк.

Потом через силу улыбнулся. Погладил Стеллу по руке.

– Прости, что голову морочу. Спать давно пора.

Улегся, закрыл глаза. Но Стелла чувствовала, что не спит.

Ох, и почему она такая тупая? Ничего ведь не поняла. Пусть даже отец ему тот неведомый мужик, так и что? Сгорел, поди, давно, как все взрослые, чего теперь переживать-то? А он мучается. Вот слышно прямо, как в многоумной башке извилины скрипят. Этак и до вечера не заснет.

Стелла долго вглядывалась в хмурое лицо Кирилла. Думая о том, что никогда прежде по доброй воле до парня не дотрагивалась. И если б сказали, что когда-нибудь этого захочет, не поверила бы.

Бункер. 89 дней после возвращения. Даша

– Блин! – в сердцах вырвалось у Даши.

Последние капли оказались лишними, она отвлеклась и перенасытила раствор. Жидкость потекла на стол, Даша схватила салфетку.

– Дарья!.. Что ты сказала? – Елена Викторовна строго свела брови. – Что еще за «блин»?! Где ты этого понабралась?

– Кирюша так говорит, – сообразила ответить вспыхнувшая Даша.

– Чтоб я больше такого не слышала!

– Конечно. Простите, пожалуйста.

Елена Викторовна, помедлив, кивнула. Даша отвернулась, чувствуя, как от запоздалого страха на лбу проступает испарина. Кажется, пронесло… Слава богу, у нее вырвался безобидный «блин», а не какая-нибудь «звезда клещерукая». И еще хорошо, что Елена Викторовна занята и размышлять ей некогда.