Все это изобилие, похоже, уготовано было в первую очередь гостье, потому как Эдит зачерпнула от супа лишь пару ложек, да и в своем фазане ковырялась вилкой с видимой неохотой. Один раз Кэтрин даже показалось, что хозяйка зачем-то положила ломоть хлеба на язык, но так и не откусила ни кусочка. Тонкие руки Эдит едва справлялись с весом столовых приборов, и выглядело все так, будто она и вовсе забыла, как ими пользоваться. Видимо, при отсутствии посторонних глаз ее кормила с ложечки Мод.

Покончив с этим спектаклем, Эдит с демонстративным энтузиазмом обтерла губы салфеткой и закрыла глаза — будто бы отключилась. Она спала беззвучно, склонив голову, и Кэтрин настороженно наблюдала за ней, тщательно пережевывая еду и стараясь не задевать вилкой тарелку, дабы случайный звук не разбудил хозяйку.

Вид вычурно уложенного парика Эдит почему-то испортил Кэтрин аппетит еще до того, как пришла очередь десерта. Ей казалось, что от этих витков из серых волос исходит какой-то тошнотворно-цветочный аромат, оттененный прелью старой ткани, не один век пролежавшей где-нибудь на сыром чердаке. Интересно, не поэтому ли открыто окно — чтобы выгнать этот смутно-могильный дух, от которого в голову лезут мысли о распаде, о сырой земле? Хотя, погодите-ка… Все окна закрыты. Хорошо, что тогда может так пахнуть?

Ее взгляд остановился на огромных часах над камином из черного мрамора. Часы не пахли, но оглушительно, механически-бездушно тикали. Одного взгляда хватило Кэтрин, чтобы определить, что вещица сделана еще в начале девятнадцатого века. Часы окружали четыре статуи в греко-римском стиле. Одна — бюст мужчины неприятно-высокомерного вида, должно быть, какого-нибудь римского императора. Другая — фигурка мужчины с рельефной мускулатурой, обвитого змеей. Последние две — пара тоненьких статуэток девушек, что возлежали на каменных скамьях, лицами обращенных к обоим концам залы.

Мэйсон и Виолетта, быть может, завтракали, обедали и ужинали исключительно здесь — день за днем, год за годом. Сидели по разные стороны стола — совсем как Эдит сейчас напротив Кэтрин. Интересно, проходили ли эти трапезы в такой же тишине, когда всем участникам церемонии будто бы и нечего сказать друг другу?

Пока Кэтрин ела, Мод терпеливо ждала у тележки с подносами. Едва тарелки опустели, она, все так же не издавая ни звука, убрала со стола. Выражение сдерживаемой изо всех сил ярости, запечатленное в ее чертах, ясно говорило о том, что расспрашивать о содержании загадочной записки у нее всяко не стоит.

Быть может, Леонард прав, и манеры Эдит — просто способ привлечь к себе внимание? Этим вечером все выглядело так, будто присутствие Кэтрин старуха еле-еле переносит. Но, пожалуй, все дело лишь в том, что трудно быть строгой и всевидящей в столь поздний час, особенно если тебе от роду почти сотня лет.

Возвращаться сюда было ужасной ошибкой. Стоило просто уехать. Кэтрин были нужны дружелюбие, теплота, поддержка, а тут их днем с огнем не сыщешь. Она ухватилась за этот ужасный дом единственно из-за страха, что очередной последний шанс уйдет у нее из-под носа. Господи, надо хоть что-нибудь сказать, хоть чем-то разбавить эту давящую тишину — вдруг старухи выйдут из транса? Если ближайшие два дня пройдут в таком же духе, Кэтрин просто сойдет с ума.

— Миссис Мэйсон?

Эдит подняла взгляд не сразу.

— Мой дядя никогда не одобрял застольную болтовню. — Последнее слово она едва ли не выплюнула — ее потемневшие десны и источившиеся зубы на миг обнажились гримасой.

— Прошу прощения.

— Но раз уж вы сказали «А», надо сказать и «Б». В чем дело?

Кэтрин сглотнула слюну.

— Те куклы, что я видела в Грин-Уиллоу…

— Ну?

— Они, эм… Никогда не видела более впечатляющую частную коллекцию.

Некая искорка теплоты проскочила в покрасневших глазах Эдит.

— Благодарю. Они все — подарки моей матери и дяди. Они-то меня и испортили.

— Вас любили, баловали. Что в этом плохого?

— О, эти куклы не предназначались для игр. — В голосе Эдит вдруг прорезалась какая-то неземная тоска, и Кэтрин мигом простила старухе всю ершистость. В мгновение ока Кэтрин осознала, сколь тоскливым и исполненным страха протекало бытие хозяйки дома, одинокой и покинутой души. Ничто не могло возместить тот ущерб, что нанесли ей в детстве безумные мать и дядюшка, — Леонард был кругом прав. Стыд за собственную нетерпимость к старухе ударил по Кэтрин с неожиданной силой.

— У вас доброе сердце, мисс Говард.

— Просто Кэтрин.

— Я буду обращаться к вам так, как сочту нужным. Но вы все поняли верно. Я просто ждала — здесь, в одиночестве.

— Я… — неужто она озвучила свои мысли? Или из выражения ее лица эта непривычная к общению отшельница извлекла куда больше, чем из любых возможных слов?

— Но больше мне ждать не придется. — Эдит устремила взгляд на столешницу.

Стремление Кэтрин к дальнейшему разговору как-то сразу стушевалось.

— Вам следует делать скидку на мои года. На весь мой опыт и вклад. Мое время на этой земле подходит к концу. Мой вклад в этот дом был велик, но это все в прошлом. Забирайте их. Вряд ли что-то сильно изменится от того, что не я буду отныне чтить их сохранность. Настало время другим детям отходить ко сну под их чуткими взглядами. Лишь невинность может вдохнуть в них жизнь. Пожалуйста, проследите за тем, чтобы они попали в хорошие руки.

Кэтрин, краснея, кивнула, чувствуя, что разговор стоит побыстрее закруглить, пока помрачение Эдит не дало новых ростков. Речь старухи медленно уплывала в бессмыслицу, и понять ее Кэтрин даже не пыталась — без толку.

— Если вы насчет кукол, я думаю, музей или частный коллекционер был бы счастлив…

— Нет, в этом я не заинтересована. В других местах.

— Но я могу начать составление каталога с них? Куклы — моя специальность.

— Потому что для вас они тоже живые. Я это сразу поняла. Вы далеки от того идеала, что требует присутствие здесь, но, по крайней мере, вульгарность и жажда наживы, проявленные всеми вашими предшественниками, в вас по большей части отсутствуют.

Кэтрин почти смутилась, но оговорка Эдит — по большей части, — смазала впечатление.

— Так что берите все. Не знаю, чему я противлюсь. Сам дом, похоже, желает, чтобы все его содержимое перешло к вам.

Все содержимое. Эти слова загорелись красным в голове Кэтрин.

— Но прежде чем вы приступите, я хотела бы продемонстрировать вам мастерскую дяди. Это важно. Я решила отвести вас туда завтра. — Улыбка исчезла с лица старухи, на мгновение показавшегося мертвым в равномерном свечном сиянии. — Я знаю, вам самой не терпится гуда попасть. Я слишком стара и умудрена, чтобы что-то от меня прятать.

Кэтрин попыталась сменить тему:

— Я бы хотела узнать, что именно можно включить в каталог. Видит Бог, я принесла вам много хлопот и так, и поэтому, если вы настаиваете начать осмотр именно с той части дома…