от меня, все когда-то запущенные механизмы работали слаженно и без перебоев. Я мог окунуться в работу над новым полотном без ущерба для Аметрина. Но я ждал, ждал, когда придет понимание с чего начать.

И оно пришло, как это всегда и бывает, неожиданно. Ранним утром, не помню какого дня, я завидел со своего наблюдательного пункта маленькую фигурку, неспешно взбирающуюся на холм. То была Амна, встревоженная моим длительным отсутствием. Она хотела знать, не прогневала ли ненароком своего Создателя, и отчего я покинул Аметрин.

– Ну что ты, моя дорогая, – заверил ее я, – разве можешь ты прогневать меня. И я не покинул Аметрин, я все еще здесь, как ты можешь заметить. Но так будет не всегда.

– Ты все же уйдешь от нас? – прошептала она в ужасе.

– Не сейчас, но когда-нибудь.

– Что же станется с Аметрином без тебя? – распереживалась моя наместница.

– С такой Айсу, как ты, он будет процветать еще вечность. К тому же, из Аметрина исчезнет лишь мое тело, но не душа. Я, как и прежде, буду слышать твои просьбы. Только ты не вздумай для этого себя убивать, – постарался я пошутить.

– Почему ты должен уйти от нас?

– Я не должен, но такова моя природа. Когда-нибудь я создам еще один мир. И ему, как сейчас Аметрину, потребуется мое присутствие.

– Я хотела бы последовать за тобой, но это невозможно, так ведь?

– Ты нужна своему народу и этому миру, ты и сама часть этого пространства, и оно тебе дороже, чем мой зримый облик.

– Это не так! – взволновано вскричала Амна. – Ты знаешь, как я преданна тебе.

– Знаю, твоя преданность как нельзя лучше выражается в служении народу. Мне будет не хватать тебя Амна, – прошептал я, утирая накатившую слезу с ее румяной щеки. – Мне будет очень тебя не хватать. Но я художник, моя участь творить. Творчество – это мой Бог, и он тоже требует от меня жертв.

– Твой Бог очень суров.

– Нет Амна, не суров, просто мне еще не открылся истинный замысел его требований. Но я убежден, что в искусстве, как и в жизни, все гармонично, разумно и справедливо. Правда, понять, отчего все устроено так, а не иначе, порой бывает очень сложно, на это нужно время. Если внимательно посмотреть на события прошлого, то начинаешь видеть, как все было правильно. Проблема в том, что видится это лишь на расстоянии, пока ты внутри ситуации, сложно оценивать ее адекватно и беспристрастно. Главное помнить – события, происходящие с нами, сами по себе бесцветны, только нам решать какой краской расписать их в своей душе.

– Ты сейчас не похож на Создателя, Виктор, ты напоминаешь обычного человека.

– А я и есть обычный человек, Амна. Просто мне посчастливилось встретить в своей жизни необыкновенных людей. Благодаря им и случился Аметрин. Это не только моя заслуга, мир, в котором ты живешь – это коллективная работа, – отшутился я.

Амна просидела со мной до самого вечера, мы болтали о разных глупостях, я даже рассказал ей немного о своем прежнем доме, об Олеге Владимировиче, о друзьях, с которыми пришлось расстаться. О Марии я, правда, умолчал, не хотел, чтобы гордая Айсу знала, что она лишь прообраз моей истинной возлюбленной. Перед уходом Амна сыграла мне на флейте одну из тех космических мелодий, что однажды приснились ей, вконец растрогав мое и без того неспокойное сердце.

Когда она ушла, я вдруг понял, что все еще не готов расстаться с образом Марии, да и своенравная, хоть и покорная мне, Амна стала невозможно дорога. Я представил новый мир без аметриновых глаз, без гибких, словно ивовые веточки пальчиков, без шоколадной копны волос, пахнущих лавандой, без тонкого, колокольного голоса и затосковал.

Каким бы прекрасным и волнующим не был мираж нового рая, без родного образа он будет неполным, подумалось мне. Я достал из кармана свой волшебный карандаш, воплотил с его помощь блокнот, – «Не дело творить новый мир на полотне старого, начну по старинке – на бумаге», – решил я и принялся за работу.

Я начал создавать новый мир с образа Мариамны. В нем соединились две дорогие мне женщины, невероятно схожие внешне и все же разные по сути. На сырой, только оформившейся лик я благоговейно накладывал милые сердцу красивости; яркую черточку атласистого рта, волнообразную прорезь для фиолетовых глаз, нежную прозрачную розовость. Когда я корпел над последним штрихом – чудными ямочками на щеках, мой самозабвенный творческий процесс прервала, распахнувшаяся перед носом дверь, из которой вышел Олег Владимирович.

– Ну, здравствуй, друг, – поприветствовал меня мой наставник, заглядывая в блокнот. – Нимфами балуешься?

– Да не то чтобы, – замямлил я, пряча набросок.

– М-м-м, мне, наверное, почудилось, и это не очередной портрет Мари, а прибрежные волны в малиновом закате, – саркастически заметил Олег Владимирович, усаживаясь рядом со мной, на песок. – Тебе что ее воплощенного прообраза не хватает?

– Да дело не в этом, – неуверенно начал я, – просто понимаете, я завершил Аметрин. Здесь больше негде приложить карандаш, а без работы я уже не могу.

– Появились идеи насчет следующего полотна?

– Ну да, есть кое какие мыслишки, – признался я.

– И ты что же, решил начать его с образа Марии?

– Не совсем, это не то что бы Мари… – запинался я. – Это скорее Мариамна.

– Мариамна, значит, – задумчиво произнес Олег Владимирович, забирая у меня блокнот.

Он довольно долго изучал набросок, морщился, причмокивал и кивал каким-то своим думам, а потом все же соизволил посмотреть на меня, продолжительно так, словно сканируя.

– Ты не можешь развиваться как художник, вращая свою мысль вокруг одного и того же образа, Виктор. Ты должен выбрать, что тебе важнее мираж женщины, которую ты преследуешь как помешанный или истинная любовь, что живет в тебе и может распространяться абсолютно на все

– Но я люблю ее! – пытался я возражать.

– Это не любовь, а нервные трепыхания в чувственных конвульсиях. Ты способен на большее! К тому же, по-настоящему ты любил лишь Мари, а все прочие – ее копии. Это безжалостно по отношению к ним. Освободи бедняжек от участи клонов, извечно напоминающих тебе о любимой, но не способных заменить ее. Они должны обрести свободу.

Ответить на это мне было нечем, я сидел, насупившись на самого себя, молчал.

– Осознай, наконец, что волочить бремя навязчивой любви и творить – не одно и то же. Это проклятье будет кочевать за тобой из одного мира в другой, предопределяя исход будущей работы. Ты посвятил Марии целый мир, правительница которого создана по ее образу и подобию. Ты и