– Почему бы и нет?

– Потому что преследование миража не вернет тебе возлюбленную.

– А что вернет? – разозлился я.

– Как только ты перестанешь вожделеть, ты сразу же получишь желаемое.

– Каким образом?

– Поймешь, что оно никуда и не девалось. Марии, например, это удается.

– Вы общаетесь с ней?

– Да.

– Она покинула тот мир, она свободна? – затараторил я, впиваясь взглядом в непроницаемое лицо своего наставника.

– Как никогда, – ответил он, улыбнувшись.

Он ушел, как всегда оставив меня в смятении, со спутанными мыслями и чувствами. И как обычно, он оказался прав; не имел я никакого права и дальше эксплуатировать образ моей драгоценной. Создавать все новых и новых кукол, говорящих как она, дышащих как она, пахнущих как она, но не способных заменить мне ее. Не способных стать ею, но обреченных пытаться.

Я хотел было вырвать набросок из блокнота и нарисовать что-то совсем иное, не походившее на нее, но не смог. Лишь погладил крафтовую шероховатость, скользя пальцами по контуру дорогого лица, и перевернул лист.

Аметрин создавался мной и Марией, моя новая работа станет полностью авторской, решил я и приступил к зарисовкам.

Глава 6

Месяцы, как страницы моего блокнота, пролистывались один за другим. Я не вел им счет, я был поглощен работай. Удивительные идеи посещали меня даже в часы редкого отдыха. Я тут же старался воплотить их на бумаге, не вполне пока понимая, в какую общую картину сложится эта чудаковатая мозаика.

Образ будущего мира, даже для меня, был пока загадкой, но тем интереснее работалось над ним. Я пребывал на стадии накопления материала. Собирал воедино, казалось бы, разрозненные детали будущности и вплетал их в призрачный уток мироздания. Выискивал необычные изгибы и угловатости действительности, стараясь применить их в композиции нового полотна. Изучал глубины и широты собственного сознания, пытаясь определить границы будущей Вселенной. Нанизывал на стержень собственной виртуозности письма все краски бушующего мира, и поражался, как отличен он от Аметрина, как разнообразен и противоречив.

Аметрин был прекрасен, но он стал некой данью памяти трагичной любви моей, и все в нем подчинялось одной идеи – не расставаться с Мари. Новая моя картина, название которой я пока еще не придумал, была для меня самого чем-то непостижимым. Я зарисовывал все, что мне снилось, писал и лепил любые необычные идеи, приходящие в мою обуреваемую фантазиями голову. Мне все казалось интересным и важным и, не смотря на то, что я не вполне осознавал природу моих деяний, процесс этот доставлял мне несказанное наслаждение. Впервые за долгие годы живописной работы, мне казалось, что я делаю нечто неординарное, инаковое, по-настоящему свое. Мне так не терпелось самому понять, о чем моя новая вещь, что я без конца творил, пытаясь обрисовать неясные контуры захватившей меня Вселенной.

Я не торопился, спешить мне было некуда, так как все самое главное уже давно свершилось – я стал Творцом. И я наслаждался этим. Не так оказалась важна популярность и признание, как думалось мне прежде, когда я малевал в своей пыльной мастерской, никому не известный неудачник.

Каждый нормальный художник в моем прежнем мире мечтает о славе. Оно и не удивительно, кому охота работать в стол? Признание – это возможность ощутить себя нужным, полезным, значимым. Это одна из основных людских потребностей. Если человеку нечего предложить миру, в котором он живет, он начинает хиреть, зачастую не осознавая причины собственного затухания. Но мне признание окружающих было уже ни к чему. Я имел драгоценную возможность наблюдать в развитии плоды своего творчества, и как этими плодами пользуются другие существа, живущие и творящие, благодаря работе моего сознания. Конечно, гораздо удобней делать это, находясь в самом так сказать эпицентре событий, но я уже довольно давно отшельничал. Не хотел, чтобы тень новой нарождающейся реальности легла на звеняще-прозрачный, лиричный и хрупкий Аметрин.

Но вот я стал чувствовать, что новый мой плод уже наливается кадмиевой кровью и упругостью, уплотняется и дышит мне в спину неистовыми ветрами. Я все чаще стал ощущать его готовность прорвать ткань этого мира и, вырвавшись из пределов моего подсознания, показаться во всей красе. Поэтому я и решил перебрался обратно в город, пожить в моем светлом, чистом и радостном Аметрине, пока это еще возможно.

Я «пририсовал» к жилищу Псоглавца мастерскую и поселился у старого заботливого друга, регулярно снабжающего меня лепешками и медом.

Жить с Псоглавцем было хорошо; во-первых, Амна не чувствовала себя покинутой, приходила ко мне чуть не каждый день, просто сидела и смотрела, как я работаю (как когда-то Мари), во-вторых, Псоглавец вызывал у меня странные, почти отеческие чувства. Может потому что с него и началось мое невероятное путешествие, а может от того что своей бесхитростностью и трогательно-печальной мордой не переставал меня умилять. Но если быть честным, я ко всему Аметрину испытывал нечто подобное, просто к псу я прикипел еще в своем прежнем доме.

Так за пазухой собственного детища, я и жил, словно в раю, порой не веря, что это моя жизнь. Мне думалось, все это просто затянувшийся счастливый сон. Прежде я и вообразить не мог, что жизнь может быть столь полноцветной, разнообразной и гармоничной, что любое мое желание может сбываться, что поток творческих идей будет бить неиссякаемым фонтаном. Но все это было правдой, и все это создавал я сам.

Глава 7

Способность видеть, оценивать и создавать красоту – один из величайших даров Создателя. Я пользовался этим даром всю жизнь, не сознавая, насколько он грандиозен. Не понимая даже, что реализую в своей работе Его волю, помогаю осуществиться непостижимому Его замыслу. Только узрев воплотившийся в мире форм закон творческой энергии, я начал понимать, о чем говорил Олег Владимирович, убеждая меня, что у Творца нет иных рук, кроме наших.

Понимание это пришло, когда я впервые познакомился с моим новым творением. Случилось это, как и в прошлый раз – неожиданно. Я сидел в тесной кухоньке Псоглавца, мешал ложкой овощную похлебку в глиняной миске и думал о том, как соединить воедино внушительные объемы накопившегося материала.

Именно в этой уютной, не предвещающей ничего необыкновенного обстановке и свершилось чудо. Зеленые шарики брокколи и оранжевые поплавки моркови неслись по кругу вслед за ложкой, они сталкивались друг с другом, пока ни слились в одну общую массу. Размеренное, цветное кружение словно загипнотизировало меня, я даже не заметил когда именно и меня засосал этот смерч в глиняной