Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ин смеется и стучит лопатой по пустоте.
– Я не знал, что у тебя настолько хилая душонка. Разорваться на восемь сознаний и не овладеть телом! Позор!
Мне становится стыдно, но, к счастью, покойники не краснеют.
– Почему у меня не получается? – спрашиваю я и смущаюсь еще сильнее – мой вопрос звучит совсем уж по-ребячьи.
– Я же уже сказал – слабая душонка.
– А почему она слабая?
– Не знаю. Возможно потому, что она не закалена временем. Таким, как ты, чтобы разрываться только на три части, надо жить лет сорок.
– Тогда будет слишком поздно!
Ин улыбается:
– Ты при жизни был девочкой, причем пятилетней, раз так паникуешь. Покажи, как ты выглядела на самом деле.
– Не смешно, – огрызаюсь я. – Чтобы управлять телами, мне нужно разорваться на двадцать частей, верно?
Улыбка Ина становится еще шире.
– Ты была тупой девочкой, раз с первого раза не понимаешь.
Ин ходит вокруг меня. Лопата в его руках исчезает.
– Я не сойду с ума? – спрашиваю я, понимая, что вновь могу вызвать усмешку у Ина и плюя на это. – Покойники могут болеть?
– Я не болел, – отвечает Ин. – Каждый покойник может судить только по себе.
Ин, в отличие от Кина, равнодушен к тому, что я использовал термин "покойники" вместо термина "нелюди", и этим он вызывает у меня доверие. Я решаюсь спросить:
– Ты существуешь только в моих снах?
– А что?
– Я хочу попросить тебя об одной услуге… в реальном мире.
Ин замирает в задумчивости и говорит:
– Что за услуга?
– Я сомневаюсь, что смогу управиться с двадцатью сознаниями. На это может уйти много времени… а времени, как я уже говорил, у меня нет…
– Ближе к делу, – поторапливает Ин.
– Я хочу, чтобы ты вселился в тело Генри Ашеса и заставил его… эээ… не похищать Сэнди Ашес.
Ину становится интересно.
– Он хочет похитить родственницу?
– Дочь. Его заставили похитить собственную дочь, и он согласился, без особых угрызений совести.
– Ты хочешь, чтобы я вселил в его голову угрызения?
– В точку, – киваю я.
Ин с полминуты раздумывает, затем спрашивает:
– Как обстоит у него сексуальная жизнь?
– Что?
– Сколько оргазмов можно у него украсть?
– Мне кажется, ноль. Ашесу очень много лет.
Я вспоминаю насилие Ашеса над Таей, но решаю ничего не говорить.
– А дочь у него молодая?
– Да.
Ин почесывает подбородок.
– Я не люблю воровать у женщин, – говорит он.
– А тебе обязательно воровать?
– Да, иначе я нарушу свои принципы.
Это заявление несколько сбивает меня с толку.
– Нарушь свои принципы всего один раз. Ничего страшного не произойдет.
– Думаешь? А вдруг меня настигнет проклятие?
Хорошо, что я помню свой предыдущий сон, думаю я, и говорю:
– Ты же говорил, что тебе без разницы, существует ли проклятие или нет.
– Да, все равно, и до сих пор все равно – но вдруг я лишусь своего главного удовольствия, если займусь не привычным делом?
Я теряюсь. Мне кажется, Ин противоречит сам себе, и об этом я говорю ему вслух. Ин яростно мотает головой.
– Нет, нет, нет, Уайт. Мне безразлично проклятие, пока я сам не отступаю. Кесарю кесарево, а Божие Богу.
Почему-то я думал, что Ин согласится сразу. Этого не происходит, и, понятное дело, я огорчаюсь.
– Что ты хочешь взамен? – спрашиваю я.
– А что ты можешь мне дать?
– То, что ты можешь у меня забрать – все твое, бери.
Я говорю абсолютно серьезно, но Ин, похоже, воспринимает мои слова как издевку.
– Ты хитер, Уайт. Просишь меня об услуге, а сам при этом ничем не рискуешь…
Затем Ина словно бы озаряет, он добавляет:
– Ты готов дать клятву перед Вселенной?
"Чего?" – хочу я спросить, но отвечаю:
– Готов.
– Ты готов поклясться перед Вселенной, что возьмешь на себя мое проклятие, каким бы оно не было?
Звучит пугающе, думаю я, но выбора у меня нет.
– Клянусь, что возьму на себя все твои грехи, какими бы они ни были, и с достоинством приму проклятие, каким бы оно не было.
И на всякий случай добавляю:
– Клянусь, клянусь, клянусь.
Ин довольно кивает. Он протягивает мне руку. Я ее пожимаю и с некоторым потрясением осознаю, что моя рука не проходит насквозь. Наши руки плотно смыкаются, как у живых людей.
– Я обязуюсь заставить Генри Ашеса заботиться о Сэнди Ашес в любое время, в любую ситуацию, вплоть до самой его смерти.
Теперь киваю я. Мы разрываем рукопожатие, и я уверен, что нашу сделку можно считать в равной степени взаимовыгодной.
– Все, теперь должен прийти твой обычный сон. Хочешь продолжить разговор с Ирой?
– Нет.
Ин машет рукой, медленно растворяется в воздухе, до меня доносится его уплывающий голос:
– Сожалею, но тебе не под силу выбирать себе сны…
Зря я переносился в дубовый лес. Мне кажется, образ Иры был навеян мне родными местами.
Я разговариваю с Ирой в той же пустоте, что разговаривал с Ином, только вместо ощущения кладбища у меня появляется ощущение вышеупомянутого дубового леса. Українська мова звучит сквозь шелест листьев. Мои мысли уплывают к реальности, к моей Сэнди, моей девочке, не знающей о степени ржавости души Генри Ашеса. Ира вспоминает наши с ней свидания у местного пруда. Когда-то у побережья мы разжигали костры, а сейчас природа, с презрением относящаяся к забывшим о ней людям, спрятала купальню нескольких сел под зеленой тиной. Как язычники, мы праздновали Ивана Купалу и прыгали через костер. Я пытался нарисовать Сэнди с живой натуры, а нарисовал похожую на кого угодно, но не на Сэнди мазню. Мы с Ирой заперли родителей в сарае со свиньями, чтобы на миг почувствовать себя если не повелителями Вселенной, то повелителями села, это уж точно. Гейси, еще маленький котенок, размером с клубочек рыжей шерсти, который он сплевывал уже будучи взрослым, нагадил в Сэндины тапочки, а Сэнди, моя озорная девочка, спрятала всю мою обувь, и я, по незнанию, надел ее тапочки, чтобы как дурак стоять перед пришедшим по какому-то незначительному поводу Пауэрсу, который не прекращал прерывать свое привычное бурчание непривычным смехом.
Ира вспоминает вслух то, что греет ее душу. Я вспоминаю про себя то, что не перестанет согревать мою.
– Ты жива? – Это первый вопрос, прерывающий поток сознания Иры.
– Ти забув свою рідну мову?
– Не те, щоб забути…
Затем повышаю голос и говорю:
– Яка різниця, це ж мій сон, ти повинна мене розуміти!
Ира становится более размытой, ее речь смешивается с шелестом листьев.
– В реальності я виглядаю по іншому. Ти охренеешь, коли дізнаєшся, чого я досяг…
Затем