– Почему?

– Да хотя бы потому, что нам в любой момент могут…

– …помешать? – закончил он вместо нее. – Не стоит волноваться, это много времени не займет. А именно – я предлагаю тебе выйти за меня замуж.

– Что? – отрывисто спросила она, вскакивая. Его предложение показалось ей абсолютно абсурдным.

– Я многое успел понять. Как же ты была права, когда ругала меня! И позже я не раз жалел, что упустил тебя. Боже, какой я был дурак!

И пока она стояла в оцепенении, не придя в себя от изумления, он шагнул к ней и, обняв, нежно поцеловал.

На тропинке, в нескольких метрах от беседки, остановился Лямзин. В обеих руках его было по бокалу с шампанским. Он, как ему показалось, мучительно долго смотрел на их поцелуй, потом тихо и аккуратно поставил бокалы на ближайшую скамью и пошел прочь.

На душе было мерзко. Его первый брак распался из-за измены жены, и, как все люди, пережившие предательство, Эдуард опасался снова оказаться в подобном положении. Одним словом, он стал излишне подозрителен. То, что он увидел сейчас, родило в нем тоскливое ощущение дежавю, будто он дважды вступил в одну и ту же воду.

Излишняя чувствительность и ранимость с детства мешали ему. Он не мог видеть, как обижали животных, ввязывался в драку, если били более слабого, и, случалось, огребал по полной от обеих сторон. Разумеется, он старался справиться с этим своим «недостатком». Годам к тридцати это ему почти удалось. Он нарастил толстую «броню», спасающую его от излишних переживаний. Одним из приемов, выработанных им, было полное погружение в работу. Этим отчасти и объяснялся его самозабвенный трудоголизм.

На бал-маскарад Лямзин первоначально ехал, чтобы просто от души отдохнуть. Но когда он узнал, что тут же присутствует доктор психологических наук, ведущий специалист-криминолог, профессор Крымов, решил воспользоваться случаем и поговорить с ним. Последнее время профессора трудно было застать, он жил между двумя городами – Москвой и Питером, параллельно частенько выезжая за границу. Лямзин знал: хозяин усадьбы и Крымов – старинные друзья, но даже не думал, что профессор здесь появится.

Разговаривать о работе, когда человек приехал отдохнуть, было неловко, но Крымов, как и Лямзин, являлся заядлым трудоголиком. Это роднило их – оба, увлеченные делом, засиживались на работе допоздна, не обращая внимания на все неудобства. Да и расследование, которое вел сейчас подполковник, было слишком серьезным. Раз есть уже два трупа, объединенные идеей семи смертных грехов, то следовало ждать еще пяти. И этого очень не хотелось допустить.

Крымова Лямзин нашел в голубой гостиной. Профессор сразу узнал Эдуарда – когда-то они уже работали по сложному делу – и обрадованно его приветствовал:

– Здравствуйте, голубчик! Как ваши дела, что нового в криминальном мире?

– Здравствуйте, профессор. – Лямзин тепло улыбнулся и пожал протянутую руку. – Сергей Иванович, я хотел попросить у вас небольшую консультацию, буквально минут на пять.

– Вы же знаете, голубчик, я всегда рад!

– Тогда сразу к сути, чтобы не задерживать вас, – обрадовался Лямзин. – Я сейчас занимаюсь делом, в котором фигурирует латынь. То есть убийца оставляет на месте преступления слова, написанные на латыни. Я понимаю, что это его своеобразный индикатор, «автограф». Но от всех известных ранее дел это отличается тем, что способы убийства разные. Так, в первом случае причиной смерти стал выстрел из арбалета. На стреле кислотой было выжжено слово «avaritia».

– Так, так, очень интересно! – оживился профессор. – Похоже на один из семи смертных грехов.

– Совершенно верно. Вскоре после первого последовало второе преступление, в котором тоже фигурировала латынь. Но способ убийства, пред– и посткриминальное поведение преступников отличались довольно сильно. Если первая жертва отправилась на тот свет быстро – стрела попала в глаз и повредила мозг, то вторую, точнее, второго, убивали мучительно и долго. Его обездвижили с помощью дитилина, а только потом медленно удавили. И еще одна странность. В первом случае, как я уже говорил, латинское слово было выжжено на стреле. Во втором же – написано маркером на обоях.

– Знаете, голубчик, что касается стрелы – у меня мысль возникла. Есть у некоторых народов древняя легенда о заговоренной стреле. Однажды выпущенная из лука, она будет летать за своей целью, пока не поразит ее. Спрятаться от нее нельзя, сбить в полете невозможно. Думаю, в вашем случае стрела тоже часть своеобразного ритуала.

– А как вы считаете, почему преступник во втором случае изменил свой почерк? Если латынь – «автограф», должны же быть и другие приметы серийности? А их нет.

– Видите ли, Эдуард Петрович, оставляемые преступником «автографы» – это способ эмоционального самовыражения. Иногда это бравада, демонстрация своей неуязвимости, вызов правоохранительным органам. Но иногда это выражение эмоционального отношения к совершаемому убийству или жертве. В вашем случае способы убийства разные. Поэтому велико искушение предположить, что действовали разные люди. Но поскольку постмортальный индикатор – слова на латыни – один и тот же, я бы допустил, что действовал один и тот же человек.

Лямзин сосредоточенно сдвинул брови, потер указательным пальцем переносицу и спросил:

– Значит, вы думаете, это сделал один человек?

– Я вам расскажу такой случай. Несколько лет назад в одном из штатов США нашли двух пожилых женщин. Обе были удушены, но никаких других видимых следов насилия на телах не обнаружили. Обращало на себя внимание лишь то, что на животах обеих жертв лежали водительские права и ключи от автомобиля. Через некоторое время в другом штате нашли молодого мужчину, и тоже с водительскими правами и ключами от автомобиля на животе. Первоначально предположили, что убийцы – разные люди, и следствие зашло в тупик. Однако, когда за основную версию приняли, что действовал один и тот же преступник, он вскоре был пойман. Мое мнение – ваш преступник эмоционален, начитан, с высоким уровнем интеллекта, возможно, имеет высшее образование.

– Значит, стоит ждать следующий труп? – приуныл Лямзин.

– Думаю, да.

Попрощавшись с профессором, Лямзин, задумчивый и томимый плохими предчувствиями, отправился искать Александру. Его самые мрачные предположения подтверждались.

– Ты сошел с ума, Вадим! – прошипела Александра, отталкивая его. – С чего ты так расхрабрился? Сваливаешься мне как снег на голову после почти пятилетнего отсутствия и пристаешь с поцелуями. Так и хочется по-лариновски воскликнуть: «Я тогда моложе и лучше, кажется, была». Так с чего бы сейчас вдруг?

– Ты восхитительна, – простонал он, окидывая ее жадным взглядом. – Я уверен, у нас все будет хорошо!

– Так, с меня хватит. Ничего не хочу слышать. – Она решительно встала и, подобрав юбки, пошла к особняку.

Но он и не думал отставать, плелся за ней следом и что-то говорил, говорил… Наконец она не выдержала и остановилась.