Он сплевывает кровь, скопившуюся во рту.

– Мне пора. Ладно? С тобой точно все хорошо?

Снова киваю. Он срывается с места, исчезая в полях.

Сижу, затерянный в море волнующейся травы.

Ложусь на спину.

Облака меняют формы, увозя меня прочь на каравелле, плывущей по ветру. Далеко-далеко. Описываю руками полукружия, рисуя ангела на траве.

Реки слез стекают и образуют маленькие озерца на этих расплющенных крыльях.

19

8 июня 1973 года, пятница

Мозги плавятся.

Лежу на кровати Старлы, пытаясь расшифровать «Относительность» Эйнштейна – следующую в очереди своих библиотечных книг. С тем же успехом мог бы пытаться понять древние инопланетянские иероглифы. Или девушек. Или парней, если уж на то пошло. Господи!

Старла собирает вещи. Ну, вроде как. Скорее бестолково мечется по комнате, закидывая в чемодан «вот эту блузочку, вон ту юбочку и еще это платьице» и тряся шмотьем. Я нервничаю ничуть не меньше. Это наш последний совместный день на ближайшие три месяца…

О да, и те десять тысяч мысленитей, которые ураганом вырвались из меня в раздевалке два дня назад: «Как Уэб понял, что меня надо искать? Он ранен? Он в безопасности? Ощутил ли он тот момент во время доклада? Тот момент, когда посмотрел в мои глаза, и все во вселенной перестали существовать, а мы, возможно, на самом деле улетели на Луну? И, о да, тот момент, когда ОБЕЗЬЯНЫ УВИДЕЛИ МЕНЯ С ПАЛАТКОЙ В ШОРТАХ И ЕДВА НЕ УБИЛИ» – и так далее, и тому подобное. С тех самых пор я пытаюсь запихать все эти мысленити в червоточину. Без толку. Они по-прежнему спутаны в адский клубок у меня в голове.

С самого дня Битвы с Обезьянами прячусь у себя в комнате, выходя только в глухую ночь, чтобы забрать папу из «Блюзовой нотки». Солнечный свет рискну увидеть лишь тогда, когда буду уверен, что на улицах безопасно. И сегодня это случилось. Обезьяны отправились то ли на какой-то съезд в джунглях, то ли еще куда. В бейсбольный лагерь, как мне думается. Во всяком случае, так сказала Старла. Не уверен, да и наплевать, – главное, здесь их нет. Даже Скотти, который ни шиша не смыслит в бейсболе и, наверное, машет битой во все стороны, как пещерный человек, вопя «уга-буга». Засранец.

Ну да ладно. Два месяца жизни, свободной от Обезьян. Пока все не вернется на круги своя. «Настоящее – это величайший подарок». Еще одна из раздражающих цитат доктора Эвелин. Но она права, как я догадываюсь, и эта установка работает, как я догадываюсь, ибо сейчас, вот в эту самую минуту, у меня впервые с того дня в раздевалке нет такого ощущения в животе, будто я вот-вот рожу мачете. Ну или что-то вроде того. А еще не могу перестать думать о заключительном этапе лечения, который начнется через пару дней…

А может, просто дело в том, что я наконец вместе со Старлой. Не знаю. Из-за бешеной кутерьмы сборов и благовоний, горящих в каждом углу, – потому что она обязана как-то защитить себя от злоумышленников во время своих странствий – меня так мучают головокружение и тошнота, что приходится захлопнуть книгу, взять из шкафа игру «Лайт-Брайт»[49] и начать звучно втыкать крохотные колышки в доску, чтобы как-то отвлечься.

– Прямо не знаю, мама не хочет, чтобы я брала с собой много вещей, но ведь я не ношу лишь бы что! В смысле, я знаю, что мы пойдем только на пару маршей, но честное слово, разве не полагается делать заявление своим внешним видом каждый раз, когда выходишь на улицу? Какую, эту или красную?

Она показывает две хлопчатобумажные мини-юбки с добавленными ею самой украшениями из бусин и стразов. Почти идентичные. Понятия не имею.

– Обе, – решаю я. Ответ, к которому не подкопаешься.

Кер-плинч, кер-плинч, втыкаются колышки.

– Во-от, видишь? Ты сечешь. Ты абсолютно все сечешь! Ага, точно. Обе. Они совершенно разные. У каждой своя ценность, вид, ощущение, и… Да, детка, да, обе. Решено! Обе – и точка.

Господи помилуй! Она запихивает их в дорожную сумку, которая так и подпрыгивает на водяном матраце.

– А теперь аксессуары!

Старла снова срывается с места, роясь в пустом шкафу.

Кер-плинч, кер-плинч, кер-плинч.

– О, и конечно, я просто обязана взять швейную машинку, потому что джинсы выиграют этот ливайсовский конкурс, беби, только верь в это! Но у меня еще столько работы! – Она бегает из одного угла комнаты в другой, хватает швейные принадлежности и – «ой!» – наступает на пару пластиковых колышков, прежде чем вернуться к шкафу. – «Killing me softlyyy…»

– Эй, ты проигрыватель брать собираешься? – спрашиваю я.

– М-м? Что говоришь? Этот или этот? – Передо мной два пояса из макраме.

– Оба.

– Правильно. Оба. Кстати, что ты спрашивал?

– Проигрыватель. Ты его берешь?

Кер-плинч, кер-плинч.

– Нет. А что?

– Я бы с удовольствием позаимствовал эту пластинку на то время, пока тебя нет. – Она, слушая меня, садится на матрац, обвешанная тысячей поясов. – И еще альбом «First Take»[50]. Ну, понимаешь, чтобы ты всегда была рядом со мной.

– О Джонни, конечно, бери!

Сегодня она нарисовала черные линии под глазами, чтобы «быть похожей на Клеопатру», ее волосы украшает ярко-розовый ободок. В сочетании с ярко-розовым платьем он делает Старлу похожей на картину в стиле поп-арт. Или на сахарную вату на палочке.

Снова смотрю на светящиеся колышки.

– А еще, веришь, Уэб никогда не слышал Роберту Флэк! В смысле, ну кто же не знает Роберту Флэк? Глупыш…

Кер-плинч, кер-плинч. Скребу ногтями запястья и шарю в коробке. Там маловато зеленых колышков для того, что я хочу сделать, поэтому беру парочку красных, фиолетовых, и…

Когда снова поднимаю глаза, она сидит на ковре передо мной, скрестив ноги по-турецки.

– Закончила собираться?

Откладываю «Лайт-Брайт» в сторону и с наслаждением распрямляю спину. Наши колени соприкасаются. Она берет меня за руки и переплетает пальцы.

– Мне очень нравится Уэб, – говорит она.

– О. Мне тоже…

– Я рада, что вы общаетесь.

– Да… он… понимаешь… хороший парень…

– И особенно меня радует то, что он выручил тебя на днях. Не представляю, что бы я делала… – По ее лицу внезапно начинает извиваться пара черных ручейков.

– Старла!

– Прости, что меня там не было…

– Все нормально…

– Эти последние недели были такие…