Виганд умер. Непостижимо, нет, я отказываюсь в это поверить!

Рано утром, когда я еще лежу в полудреме, внезапно распахиваются двери моей комнаты. Возле кровати стоит командир с бледным, пепельно-серым лицом.

– Что случилось, что такое? – Я вскакиваю с постели. – Русские прорвались?

– Нет… – Он не решается ответить, ему тяжело говорить. – Я должен сообщить вам ужасное известие. Профессор Виганд умер.

– Что? – Я тупо смотрю на него.

– Да, сегодня ночью. Совершенно неожиданно. В полевом госпитале Шимска.

– Но как такое возможно?

– С ним случился сердечный приступ. Утром его нашли мертвым в постели.

– Мертвым… о господи, это невероятно, просто ужасно.

Тут я вдруг вспоминаю, как он говорил, что у него всегда холодные ноги, больше совсем не согреваются. В памяти всплывают его слова о том, что он не знает, переживет ли здешнюю зиму. Вот и сбылось – он действительно ее не пережил.

Я быстро одеваюсь, вызываю автомобиль, и Густель везет меня в Шимск. Форстер и Шмидт все еще там. Форстер рассказывает, что вечером за игрой Виганд вдруг заявил, что чувствует себя не очень хорошо.

– Мы сразу же отвели его в спальню и уложили в постель. Я обследовал его. Типичный приступ стенокардии. К счастью, при мне были кое-какие лекарства, я сделал ему внутривенную инъекцию. Мучительные боли в сердце утихли, страх смерти тоже прошел. Виганд почувствовал облегчение, даже в свойственной ему саркастической манере выразил мне признательность за оказанную помощь. «Вот уж не подозревал, что терапевты тоже на что-то способны, – сказал он. – После вашего укола мне действительно стало лучше».

Виганд остался лежать и заснул. Какое-то время Форстер дежурил возле него, затем незаметно вышел и отправился к остальным. Приятели были настроены оптимистично, Форстер – напротив. Он понял, в какой опасности находится Виганд, и был настроен скептически. «Еще неизвестно, переживет ли Виганд эту ночь», – сказал он.

Тогда у всех пропало желание продолжать игру. Они отправились спать, вчетвером в одной комнате. Виганд спал крепко, дыхание было ровным. Ночь прошла спокойно. Лишь один раз, уже под утро, Шмидт в полусне услышал глубокий вздох, прозвучавший как усталый стон, но тогда это не проникло в его сознание. Рассвело, все проснулись – все, кроме одного. Один не двигался – Виганд. Форстер, забеспокоившись, подошел к его постели, осмотрел его и заглянул в открытые остекленевшие глаза. Он начал его трясти, но Виганд больше не реагировал.

Виганд, наш коллега Виганд умер. При вскрытии Шмидт выявляет запущенный атеросклероз и недавний инфаркт.

15 октября мы идем хоронить Виганда. Бескрайние пустынные просторы покрыты глубоким снегом, земля от мороза окаменела. С севера дует ледяной, пронизывающий ветер. На небольшом солдатском кладбище Шимска мы выстраиваемся вокруг свежевырытой могилы, перед которой стоит гроб, покрытый военным флагом. Сверху лежит стальной шлем. Мы мерзнем. Но нам холодно не столько от мороза, сколько от мысли, что приходится хоронить его здесь, вдали от родного дома, оставлять лежать в одиночестве, покинутым Богом и людьми. Мы ждем генерала Буша, который сообщил, что будет присутствовать при погребении. Он появляется со спутником и произносит на могиле краткую теплую речь. Потом говорит главный врач армии. Он восхваляет достоинства Виганда и его заслуги перед армией как хирурга-консультанта. Полевой священник читает молитву. Раздается команда, гремит салют, все отдают честь.

После этого наступает тишина… абсолютная тишина.

15 октября 1941 года решается исход Второй мировой войны. Однако никому из нас об этом еще ничего не известно. Некий доктор Зорге, член немецкой миссии в Токио, законспирированный союзник красных, 15 октября 1941 года передает в Москву сообщение о том, что в соответствии с тайным решением японского военного штаба Квантунская армия не будет вторгаться на территорию России, а повернет на юг. Таким образом Япония хочет избежать конфликта с Советским Союзом, несмотря на заключенный с Германией пакт против красных.

Теперь у Сталина развязаны руки. Он может отвести два миллиона человек из Маньчжурской Дальневосточной армии от границы, которая больше не находится под угрозой, и по Транссибирской магистрали из Владивостока через Читу, Новосибирск и Москву переправить их на Западный фронт и бросить в бой против немцев.

С вводом в строй этих двух миллионов сибиряков начинается печально известная зимняя битва на востоке. Вместе с ними против нас объединяются холод и снег.

После смерти Виганда мне пришлось взять под свою ответственность его зону в северной части фронта, вплоть до Ленинграда, и вся хирургическая ответственность за тридцать наших дивизий легла на мои плечи. Непосильная, сводящая с ума задача.

В ночь с 16 на 17 октября раздается телефонный звонок. Голос с баденским акцентом кажется мне знакомым. Славный хирург доктор Генрих, родом из Даугавпилса, звонит из лазарета в Уторгоше. Он чрезвычайно взволнован.

– Что случилось, Генрих? – спрашиваю я. – У вас несчастье?

– Да, большое несчастье. У нас здесь лежит молодой врач с огнестрельным ранением бедра. Состояние крайне тяжелое. У него артериальное кровотечение, но непонятно откуда. При всем желании во время обработки раны я не сумел найти кровоточащий сосуд. Гемоглобин постоянно падает. Следует ли нам перевязать глубокую артерию бедра, femoralis, или же ампутировать ногу?

– О господи, – шепчу я еле слышно. Надеюсь, он меня не слышал.

В телефонную трубку я кричу что есть мочи:

– Не ампутировать! Делайте переливание крови, пока я не приеду. Мы выезжаем немедленно. Конец связи.

Уторгош расположен недалеко от нас. Однако добраться до него ночью по обледенелым дорогам с их чертовыми снежными заносами и к тому же сквозь ледяную завесу, которая постоянно зарисовывает окна автомобиля ледяными узорами, – это далеко не мелочь. Я вызываю Густеля. Просыпается комендант. Узнав, куда я должен ехать, он не находит покоя, пока не посылает вместе с нами вооруженного сопровождающего. Мы незамедлительно выезжаем и еще до рассвета, уставшие, прибываем на место. В Уторгоше нас ждут с нетерпением.

– Как дела, Генрих? Он еще жив?

– Да, но едва-едва держится.

Мы тотчас идем в палату к тяжело раненному младшему врачу. Он лежит один. Его восковая бледность, узкие бескровные полоски губ, резкие морщины на лице, выражающие боль и страдания, – все эти признаки быстрого угасания повергают в ужас. Меня до глубины души потрясают зловещие симптомы, отпечатавшиеся на таком юном лице. Младший врач настолько слаб и апатичен, что едва может говорить. Повязка мокрая, вся пропиталась ярко-красной кровью.

Нужно срочно что-то делать, иначе он погибнет. Осторожно снимаем бинты, из места входа и выхода течет кровь. Однако его в высшей степени опасного для жизни состояния это еще не объясняет. Здесь что-то не так. Очевидно, у него внутреннее кровотечение в тканях.