2 октября, еще в предрассветных сумерках начинающегося дня, мы просыпаемся и начинаем готовиться к операции. Мои коллеги уже в операционной, а я иду проведать Тони, чтобы проследить за тем, как его будут перекладывать на носилки. Неясное, необъяснимое чувство толкает меня туда.

Мы обмениваемся несколькими словами, он отвечает очень сдержанно и спокойно, но шепотом: голос совсем охрип. Санитары собираются переложить его на носилки, и я отхожу в сторону.

– Осторожнее! – предупреждаю я их и прошу Тони ни в коем случае не напрягаться, не помогать и избегать любых движений.

Аккуратнейшим образом, мягкими движениями трое мужчин поднимают Доблера с кровати. Видимо, он все-таки хочет хоть немного облегчить им задачу и слегка приподнимается. И в этот момент из-под повязки фонтаном брызжет струя алой крови. Стремительно подлетаю к нему, большим пальцем пережимаю левую сонную артерию ниже пульсирующей опухоли и давлю что есть силы. Речь идет о жизни и смерти.

– Скорей кладите его на носилки, только не мешайте мне! Везите быстрее!

Правая рука продолжает зажимать сонную артерию. Левой я помогаю себе, чтобы усилить сжатие. И с облегчением замечаю, что кровотечение ослабевает, пульсация аневризмы прекращается.

Тони сохраняет железное спокойствие, словно чувствуя смертельную опасность. Пока его везут, мой палец постепенно немеет и теряет чувствительность. Еще из коридора я зову Лиенгарда. В испуге он бросается к нам. Поняв ситуацию, страшно бледнеет. В тот момент, когда Доблер приподнялся, аневризма разорвалась. Прорыв вызвал сильное артериальное кровотечение. Мой палец сдерживает поток крови, я не могу убрать его.

В конце концов Доблер оказывается на операционном столе. Он все понимает, его сознание нисколько не помутилось. Подготовительные меры его, конечно, успокоили, но видно, что он страдает. Верит ли Тони, что я могу ему помочь? Глаза у него закрыты, он лишь на мгновение приоткрывает их, чтобы с ужасом взглянуть на меня.

Коллеги уже вымыли руки и надели стерильные халаты. В мгновение ока шею Тони и мои руки смазывают йодом, его тело накрывают тканью. Я прошу Лиенгарда сменить меня, чтобы я мог подготовиться к операции. С противоположной стороны пальцами правой руки он сдавливает сосуд ниже моего большого пальца и таким образом позволяет мне медленно и осторожно убрать свой палец. Это удается, кровотечение не возобновляется.

Теперь нужно провести обезболивание. Об эфире не может быть и речи. Нельзя допускать состояния возбуждения во время начального этапа. Мы решаем начать с местной анестезии, а затем, если будет необходимо, перейти к плавному погружению в сон.

– Быстро шприц с однопроцентным раствором новокаина! – кричу я санитару.

Натянув резиновые перчатки, ввожу шприц сзади под длинную мышцу шеи, тем самым блокируя шейные нервы. По мере того как распространяется действие местного наркоза, я быстро мою руки, тем временем на меня надевают халат, протягивают новые резиновые перчатки. Наконец, все готово. Проверка на реакцию показывает, что анестезия наступила. С левой стороны шеи Тони ничего не чувствует. Большой палец доктора Лиенгарда не двигается с места. Я рассекаю шею с левой стороны вдоль длинной шейной мышцы и быстро, несмотря на то, что палец весьма мешает, продвигаюсь, следя за пульсацией, до нижней части сонной артерии. На артерию накладывается заранее подготовленная марля, затем она перевязывается. Теперь самая большая опасность миновала.

Доктор Лиенгард по-прежнему не убирает палец, так как опыт показывает, что в сонной артерии может возникнуть обратное артериальное кровотечение. Я прошу в верхней части раны отодвинуть длинную мышцу шеи в сторону, чтобы я мог добраться до огромного, но уже переставшего пульсировать отека, образовавшегося в месте разветвления сонной артерии. Это гораздо сложнее и требует много времени. Наконец, огромный сосуд и в этом месте выведен наружу. Оба расходящихся в стороны ответвления прочно перевязываются и перекрываются.

Вот теперь доктор Лиенгард может спокойно убрать свой онемевший палец. Он трясет рукой, которая от чрезмерного напряжения уже совсем не двигается. Первый этап операции прошел успешно. Мы с облегчением вздыхаем. Теперь я собираюсь пробраться к аневризме и отыскать отверстие в сонной артерии. Шарообразное образование целиком и с легкостью удаляется из раны. С нетерпением мы заглядываем вглубь. Точно, чуть ниже середины виднеется разрыв артерии. Из зияющей дыры кровь больше не идет. Артерия надорвана больше чем наполовину. Оставшуюся стенку сосуда можно оставить. Правда, разрыв очень широкий, но наложить шов возможно.

В просвет сосуда вставляется ветрен – устройство, препятствующее разрыву. Затем я с предельной точностью сшиваю артерию. Я снова рискую, но это удивительный, благословенный риск. Царит абсолютная тишина.

Как обычно, сначала накладываются два закрепляющих стежка, чтобы в правильном положении приблизить друг к другу края разрыва. Затем начинается утомительная и тонкая работа – стежок за стежком на расстоянии миллиметра на артерию накладывается шов. Нужно, чтобы внутренние слои сошлись точно и позже не произошло закупорки сосуда тромбом или кровяным сгустком.

Все проходит гладко. Шов закончен. Меня переполняет счастье. Теперь наступает решающая минута, когда нужно пустить кровь и проверить, прочно ли наложен шов, выдерживает ли он высокое давление. Всегда волнующий момент.

– Внимание, пускаем! – кричу я докторам. – Сейчас пускаем кровь!

Тотчас же под высоким давлением кровь устремляется в сонную артерию, это видно. Все возбуждены и напряжены. Огромный сосуд раздувается, шов растягивается до границы разрыва, но он выдерживает, выдерживает! Шов лег плотно, за исключением небольшой щели, из которой тонкой струйкой сочится алая кровь. Доктор Лиенгард уже собирается прижать артерию и снова перекрыть ее, но я останавливаю его:

– Оставьте, такие небольшие отверстия закрываются сами собой буквально за несколько секунд.

И точно. Струйка становится все тоньше, как будто постепенно выключают фонтан. Кровяной поток течет, шов теперь полностью закрыт, сосуд снова находится под нормальным давлением. Видно, что волна ровно проходит за линию шва. Доступ крови к мозгу свободен.

Я спрашиваю Доблера, чувствовал ли он боль, мы ведь даже не применяли эвипан. Он говорит, что ничего не чувствовал. Местной анестезии оказалось достаточно.

Мы закрываем рану, это очень быстро. Остается небольшая полоска, так как иногда еще продолжает течь кровь. Затем накладываем на шею повязку. На всякий случай Доблеру делают дополнительное переливание крови, хотя в этом и нет необходимости – губы у него покраснели, щеки порозовели.

Тони осторожно укладывают на носилки и перевозят на кровать. Мы провожаем его. После этого все чувствуют потребность расслабиться. Переговариваясь, мы направляемся в главный корпус, чтобы выпить по чашечке кофе.

В казино уже сидит, поджидая нас, ворчливый начальник доктор Теобальд Кнорре – совершенно один. Он ощущает себя хозяином ситуации: уже осведомился о ходе хирургического вмешательства, его информационная служба явно работает превосходно, и поскольку он очень заботится о своей военной репутации, то сразу же требует с меня подробный отчет о проделанной операции для предоставления в вышестоящие инстанции. Распознав его маневр, я мило улыбаюсь: