Позднее кто-то сказал мне правду. Не было никакой срочной нужды в чистке инкубатора. Утром Анна-Мария и наша медсестра поговорили с доктором Шакил и обо всем договорились. Они в один голос утверждали, что это был один из лучших дней в жизни Джунипер.

Медовый месяц стал таким далеким воспоминанием, что он уже не казался реальным. Благоприятные для Джунипер дни были более многочисленны, чем неблагоприятные. Пока я пытался узнать больше об одном осложнении, на утреннем обходе выявляли еще два. Врачам все еще не удавалось стабилизировать ее кровяное давление. Ее костный мозг еще не был способен вырабатывать достаточного количества эритроцитов, поэтому у нее развилась анемия. Каждые несколько дней она нуждалась в переливании крови.

Один из пупочных катетеров убрали — он перестал работать, потому что вены ее были слишком тонкие. Другой тоже не справлялся со своей задачей. Медикам был необходим центральный катетер, поэтому в руку Джунипер установили периферически-имплантируемый центральный венозный катетер (ПИК). Каждый раз, когда в ее тело входила очередная игла или устанавливался еще один катетер, риск занести инфекцию возрастал. Пол, дверные ручки, кнопки лифта — все кишело бактериями, которые могли ее убить. Стоило всего лишь отойти на минуту, а по возвращении забыть тщательно вымыть руки.

Трейси была ясновидящей. Одна из ее приоритетных задач заключалась в том, чтобы предугадать, какой катетер откажет следующим. Она начинала планировать, как подключить другой еще до того, как старый выходил из строя. Если бы в организм ребенка перестали поступать лекарства, ситуация могла бы стать катастрофической. Когда Трейси собиралась поставить новый катетер, она просила нас выйти в коридор.

«Я начинаю нервничать, когда вы, ребята, на меня смотрите», — говорила она.

Раньше мы думали, что Трейси невозможно вывести из себя. Если установка катетера заставляла ее нервничать, значит, это была непростая задача. Все читалось в глазах Трейси: крошечная вена Джунипер, напоминающий серебряную нить катетер, лекарства, которые по капельнице поступают в кровь ребенка, а потом распространяются по всему организму. Для этого игла должна быть установлена правильно. Джуни была одним из самых маленьких и недоразвитых детей в больнице.

Нам с Келли она всегда казалась нормальным ребенком. Даже когда, продезинфицировав свои обручальные кольца, мы с легкостью надевали их ей на лодыжку. Всякий раз, увидев рожденных в срок младенцев, мы были шокированы их гигантскими пропорциями. Однажды утром я, наблюдая за инкубатором Джунипер, увидел, как привезли одного из таких великанов. Я притворился, что пошел в туалет, чтобы взглянуть на него поближе.

Загадочный мальчик был розовым и пухлым. На карточке было написано, что он весил 4.11 кг, что в четыре раза превышало вес Джуни. Я представил себе, как он, возвышаясь над зданиями, топает по улицам Токио и давит автобусы своими огромными стопами. Я написал сообщение Келли, которая в это время сцеживала молоко: «4.11 кг это 9 фунтов». «Жирдяй, — ответила она. — Как уважающее себя отделение интенсивной терапии смеет принимать четырехкилограммового младенца? Да он же жулик».

Не помню, когда в последний раз мы так смеялись.

Мы с Келли оказались во власти рутины. На рассвете я ехал в детскую больницу, чтобы успеть к занятиям практикантов и утреннему обходу. Келли ненавидела оставаться дома, прикованной к молокоотсосу. Порой она смотрела на меня глазами, полными слез.

В день Пасхи я приехал в отделение интенсивной терапии, как обычно, рано утром. Волонтеры приготовили пасхальные корзинки для всех младенцев на этаже. Я отставил нашу в сторону, чтобы Келли могла посмотреть ее наполнение, когда приедет. Трейси, которая снова была на дежурстве, была одета в фиолетовый медицинский костюм, под которым была майка с принтом «зебра». На ногах у нее были сабо с таким же рисунком. Она предложила мне сменить Джунипер подгузник. Я сменил тысячи подгузников Нэту и Сэму, но у меня не было такого опыта с девочками. Самые маленькие подгузники в отделении были велики нашей дочери, поэтому Трейси показала мне, как подгибать его верх так, чтобы ребенку было комфортно. Пока я проделывал все это, она не торопясь подсказывала мне, как не задеть провода, а после этого подала мне салфетки.

«Спереди назад, — сказала она. — Это все, что вам нужно знать».

Мне было интересно, скольких неопытных отцов она всему научила. У Джунипер практически не было попки: лишь складки кожи вместо ягодиц. Однажды, застегивая подгузник, я затянул его слишком сильно. А когда попытался его ослабить, одна из липучек оторвалась.

«Нужна практика, — сказала Трейси. — Вы научитесь».

Тем же утром я приехал домой и подарил Келли пасхальную открытку и коробку конфет. Она даже не улыбнулась. Еще до полудня мы вернулись в отделение интенсивной терапии. Келли приподняла лоскутное одеяло на инкубаторе Джунипер и сразу же заметила, что что-то не так.

На секунду я подумал, что она шутит, а затем и я заметил, что грудь и шея Джунипер отекли.

«Почему никто этого не заметил?» — сказала Келли.

Я знал, что она не имела в виду Трейси, потому что мы оба ей доверяли. Я почувствовал, как кровь прилила к лицу.

Трейси объяснила, что ПИК Джунипер сместился и стал подавать жиры и питательные вещества в верхнюю часть грудной клетки. К счастью, это заметили. Она вытащила ПИК — необходимо было его переставить. Трейси собиралась предупредить нас о возможной инфильтрации, но Келли заметила это раньше.

Келли, вне всяких сомнений, замечала то, чего не замечал я. Если живот Джунипер покрывался бледными пятнами, ее мать обращала на это внимание гораздо раньше, чем я. Если наша дочь беспокоилась, Келли удавалось успокоить ее еще до того, как монитор начинал издавать тревожный сигнал. Хотя Келли никогда не говорила об этом прямо, но моя наблюдательность была развита гораздо меньше, чем ее. Признаться, это унизительно осознавать, если ты репортер, которого вроде как учили обращать внимание на мельчайшие детали. В то же время Келли раздражал тот факт, что ранние утра, которые я проводил с Джунипер, позволили мне набраться опыта в некоторых вещах. Келли была матерью, и ей не хотелось играть со мной в догонялки. В ту ночь, когда я показывал ей, как сменить ребенку подгузник, Келли бросила на меня злобный взгляд. Когда я напомнил ей, что нужно продезинфицировать руки, прежде чем брать Джунипер на руки, она вскипела.

Я надеялся, что мы будем поддерживать друг друга в тяжелые времена. Однако моя способность сплачиваться с кем-либо была бесследно утеряна.

Мое терпение было практически на исходе. За маской измождения я скрывал злобу. Я все время думал о том дне, когда Келли отправилась кататься на велосипеде вместе с Маппет. Я умолял ее не делать этого, но она меня не послушала. Она всегда смеялась над моей осторожностью, словно я был немощным стариком. Я всеми силами пытался сдерживать свои недобрые мысли. Если бы я высказал их раньше, они испепелили бы наш брак.