— Вы живете далеко от больницы? — спросил он.

— Господи, — прошептала Келли.

Я не до конца проснулся. Так как после сна про телешоу мне резко пришлось окунуться в телефонный разговор, я не мог толком понять, что говорил доктор Жермен. Зная, что от столь высокой концентрации кислорода Джунипер может ослепнуть, я спросил, на протяжении какого времени можно подавать стопроцентный кислород без угрозы потерять зрение.

— Развитие сетчатки — это долгий процесс, — сказал он, — в данный момент мы сосредоточены на ее текущем состоянии.

Я все понял. Джунипер умирала. Доктор Жермен просто не хотел произносить этого. Врач сказал, что его основная задача — сделать так, чтобы она прожила ночь. Он казался изможденным.

— Эта маленькая девочка очень больна, — сказал он. — Я крайне обеспокоен ее состоянием в данный момент.

Прежде чем положить трубку, доктор Жермен заверил нас в том, что позвонит, если что-то изменится. Он снова спросил, насколько далеко от больницы мы живем.

Мы приехали в больницу в 03:30. На наших лицах читался страх, и люди, которых мы встречали по пути, лишь отводили от нас взгляд. В лифте один из демонических детских голосов снова стал издеваться над нами: «Вверх! Шестой этаж!»

Когда мы заглянули в инкубатор Джунипер, она крепко спала. Ее ручки и ножки были раскинуты, словно ее отправили в нокаут в боксерском поединке. Холли, ночная медсестра, сказала, что лучше будет дать ей отдохнуть, потому что медики очень долго не могли ее стабилизировать. Однако концентрация кислорода все еще была очень высока, около ста процентов, и Холли беспокоилась о возможных последствиях. Нам казалось, что она теряет зрение на наших глазах.

«Моя маленькая Джуни, — сказала Келли. — Бедные ее глазки».

У Холли была еще одна плохая новость. Стараясь снизить кислотность газов крови Джунипер, врач назначил ей капельницу с гидрокарбонатом натрия. Однако игла капельницы повредила вену, и бикарбонат стал поступать в ткани руки.

Медсестры быстро обнаружили инфильтрацию, но к тому моменту бикарбонат успел разъесть участок ткани размером с десятицентовую монету. Для такой крошечной ручки повреждение было просто огромным.

Холли сказала, что она ни разу не видела подобной инфильтрации.

«За шестнадцать лет я впервые с этим сталкиваюсь, — сказала она. — Бикарбонат — опасная штука».

Обычно работники отделения интенсивной терапии не одобряли нахождение родителей рядом с ребенком в ночное время. Однако в ту ночь дело обстояло совсем иначе. Я подкатил Келли кресло, а она рухнула в него и зарыдала. Я нашел одеяло, чтобы набросить его ей на плечи. Затем я сел рядом с ней и стал смотреть в темноту инкубатора, слушая неистовый гул дыхательного аппарата. Сигналы тревоги раздавались со всех концов отделения. Я не мог не заметить, что другие медсестры даже не смотрели в нашем направлении, хотя раньше они ухаживали за Джунипер и, очевидно, волновались за нее.

Их лица были напряжены: я хорошо знал, о чем это говорило.

Утром пришла доктор Шакил. Она сказала нам, что операция — это, возможно, единственный выход. Что бы там ни было, улучшений не наблюдалось, а инфекция, давление и другие факторы выводили из строя остальные системы организма Джунипер. Доктор Шакил поговорила с хирургом, которая настаивала на том, что операцию проводить не нужно, ведь ребенок настолько мал. Операция — это гораздо сложнее, чем простая установка катетеров. Хирургу, доктору Бет Уолфорд, пришлось бы вскрыть Джунипер живот, найти внутри отмершие или перфорированные участки кишечника, удалить их и сделать все возможное.

Доктор Уолфорд сказала нам, что она никогда раньше не проводила операции таким младенцам. Врачам пришлось бы стабилизировать ее состояние, чтобы ее можно было подключить к обычному дыхательному аппарату, то есть исключить вибрацию тела ребенка. Кроме того, ее необходимо было перевезти в операционную, и одно лишь это перемещение могло стоить ей жизни. Кожа Джунипер была настолько нежной, что, даже если бы хирургу удалось провести операцию, не факт, что ей удалось бы наложить швы. Врач хотела удостовериться в том, что мы все понимаем.

— Скольких таких младенцев вы прооперировали? — спросила я.

Доктор Уолфорд смело ответила, смотря нам прямо в глаза.

— Двоих весом около килограмма, — ответила она.

Вес Джунипер был чуть ли не в два раза меньше.

— Сколько из них выжило?

Она на секунду замолчала.

— Один.

Доктор Шакил обдумывала варианты все утро.

Хирургическое вмешательство практически наверняка убило бы нашу дочь. Но что еще можно было предпринять? Джунипер умрет в любом случае. Она хотела знать наше мнение.

Мы не знали, что сказать.

Нам опять отчаянно требовался наставник в лице врача, которому мы сможем довериться.

Ответов на наши вопросы не было ни в учебниках, ни в результатах исследований.

Позднее доктор Шакил призналась мне, что она мысленно спорила сама с собой на протяжении часа. Я настроила дыхательный аппарат и увеличила количество капельниц. Что еще я могу сделать?

Принятие сложнейших решений было частью ее работы. Она принимала оптимальное решение из возможных и после никогда себя не корила. Она верила, что все в руках Бога. Она позволяла ему направлять ее.

Она знала, что цифры на мониторе никогда не давали полной картины. «Будем ориентироваться на состояние ребенка», — всегда повторяла она. Поэтому тем утром, мучительно пытаясь понять, как поступить, она подошла к инкубатору 692 и заглянула в него.

Доктор Шакил увидела маленькую девочку, которой был почти месяц, но которая весила меньше килограмма. Ее организм работал на износ, она все время была на успокоительных препаратах и испытывала сильнейшую боль, но боролась за свое место в мире. Ее глаза открывались и закрывались. Доктор Шакил чувствовала, как она пытается сказать: «Я здесь! Я здесь!»

Джунипер Френч пыталась заявить о себе.

Мы позвонили Майку и Рою. Том захотел крестить Джунипер, что для меня оказалось неожиданностью. Мы ни разу не ходили в церковь вместе.