половой акт, круг добровольцев расширился до секретарей других профессоров и докторских жен в качестве активных участниц. Также, по словам Шермана, приходили и студенты-медики, и врачи, готовые получить несколько долларов за участие в исследовании. Какими бы ни были их мотивы, казалось, что всех их увлек неугасающий энтузиазм Джонсон. Спустя годы она говорила об этих добровольцах, идеализируя их и делая почти героями, – наверняка, убеждая их, она рассуждала так же. «В нашу лабораторию приходили обычные люди – хотя, видимо, стоит называть их необычными, поскольку они были готовы пожертвовать своим временем и усилиями, чтобы заменить мифы фактами, – вспоминала Джонсон. – Мы отчетливо осознавали, насколько необходима была та информация, которую мы собирали, и были уверены в своей правоте, в том, что делаем “доброе дело”. Мы жили в пузыре убежденности, ограждающем нас от любых сомнений».

Под ярким светом ламп и внимательными взглядами ученых многие с виду здоровые и энергичные мужчины начинали страдать от импотенции, преждевременного семяизвержения и того, что двое экспериментаторов вежливо называли «страхом сцены». Четыре из пяти «неудачных случаев» в ходе эксперимента, когда участники не могли эффективно выполнять сексуальные функции, оставались за мужчинами, как свидетельствовали записи. «Я самонадеянно полагал, что намного больше проблем будет в работе с женщинами, – объяснял позднее Мастерс. – Как же мы ошибались! В лабораторных условиях с мужчинами работать намного сложнее, чем с женщинами». Из-за исследовательского фанатизма Мастерса в отношении и акта, и его результата эксперимент, который часто начинался легко и расслабленно в воскресенье вечером, превращался в полноценную рабочую рутину в понедельник утром. «Практически все пары участников были очень конкретными и целеустремленными», почти или совсем не отвлекались на прелюдию и «переходили сразу к гениталиям», рассказывал Мастерс. К сожалению, такой прямой подход «вдвое увеличивал количество сексуальных неудач в уже состоявшихся парах, когда доходило непосредственно до соития». Как ученому Мастерсу больше импонировал рутинный секс без любви, «половой акт, сводящийся к взаимной мастурбации партнеров». Восемьдесят процентов участников практиковали исключительно миссионерскую позу. С мужчинами Джонсон была так же терпелива, как и с женщинами. Она позволяла тем, кто нервничает, походить по кабинетам, почитать, поговорить, пошататься бесцельно, пока не освоятся. Некоторые по три-четыре раза останавливались, и никто ничего им не говорил. Она ласково смеялась и добавляла толику юмора в рутину процесса, убеждая не уверенных в себе юношей, что все будет хорошо.

Однажды утром в кабинет ворвался один из добровольцев, студент медицинского факультета Университета Вашингтона.

– Доктор Мастерс здесь? – взволнованно спросил он. – Мне нужен доктор Мастерс!

В офисе была только Джонсон.

– О господи, он, кажется, сейчас в операционной, – ответила она, помня его рабочее расписание. – Может быть, я вам помогу?

Студент отрицательно покачал головой и убежал. Примерно через час он вернулся, такой же озабоченный и нервный.

– Я не знаю, когда он вернется, – объяснила она. – Я могу помочь?

Молодой человек на секунду запнулся, словно раздумывая, можно ли ей доверять. Потом выпалил:

– Кажется, я больше не могу.

– Чего именно не можете? – спросила Джини, теряясь в догадках.

В ответ он посмотрел на нее взглядом, полным печали.

– Кажется, я больше… ничего не могу.

Джонсон узнала этого милого вежливого парня, больше похожего на выходца из деревни, чем на опытного горожанина. Она собирала его личное дело в рамках обычного опроса перед допуском к участию в исследовании. Она вспомнила, что он – ее земляк, что он «единственный ребенок, воспитанный в очень консервативной семье» и что его социальная активность была весьма ограниченной. «Он, кажется, до второго курса ни с кем не встречался», – говорила она. Но открыв для себя секс, он, как и многие другие юноши его возраста, ощутил потребность заниматься им как можно больше и чаще, как погибающий от жажды человек мечтает выпить океан.

Тем утром, переполняемый отчаянием, этот студент явился после тридцати шести часов, проведенных в постели с двумя разными женщинами, чем довел себя до полного изнеможения. Теперь отсутствие физической реакции смутило и обеспокоило его. В срочном порядке он решил искать помощи Мастерса.

Джини терпеливо выслушала и поняла, что после такого «марафона» наступил период «отката» – характерное для мужчин состояние, которое Мастерс описывал как временное «психофизиологическое сопротивление» сексуальной активности сразу после наступления оргазма. У некоторых мужчин – вне зависимости от того, насколько женщина старается его снова возбудить, – пенис остается вялым в течение примерно часа. Некоторые испытывают боль, если слишком быстро возбуждаются после секса. Исследования показали, что такой «проблемы отката» у женщин не бывает. Джонсон искренне посочувствовала юноше. «Я убедила его, что он не перерасходовал свои запасы, – рассказывала она тоном инструктора по стрельбе. – Он был очень-очень расстроен. Он был уверен, что способен функционировать при любых условиях».

В этом смысле юноша из Голден-Сити был не одинок. По словам Джонсон, многие добровольцы, предоставляющие свое тело для экспериментов, «не могли похвастаться обширным опытом или чем-то в таком духе. Занятия сексом в клинике будто бы помогали им найти ответы на вопросы о самих себе, унять страх перед противоположным полом, преодолеть свою стеснительность и удовлетворить любопытство». Именно таким был доброволец Томас Гилпатрик.

Томас Гилпатрик, 32-летний врач, получивший образование в Гарварде, работал в клинике лечения бесплодия под руководством доктора Мастерса. Несмотря на рост и фигуру, намекавшую на близкое знакомство с легкой атлетикой, кареглазый Гилпатрик плохо видел и носил темные очки в роговой оправе. Его темные вьющиеся волосы всегда были уложены каким-то невообразимым образом. Казалось, он вот-вот станет очередным «человеком в сером фланелевом костюме», живущим в не поддающуюся описанию эпоху страха Холодной войны, охоты на ведьм Маккарти и старого унылого Дуайта Эйзенхауэра в Белом доме. С 1955 года Гилпатрик помогал бесплодным парам, которые платили ощутимые по тем временам 250 долларов в год, чтобы их вел Мастерс. Он регулярно выслушивал то, что Мастерс говорил бездетным парам, обещая им результат – либо путем удачной беременности, либо с помощью его связей с другими врачами и службами по усыновлению. «Мы не может гарантировать, что вы забеременеете, но мы можем гарантировать, что у вас будет ребенок», – много раз говорил Мастерс.

Гилпатрику нравилось работать на медицинской передовой, он восхищался уверенностью и выдающимися способностями Мастерса. Он вырос в штате Вашингтон, поступал в Гарвард, и в 1946 году был зачислен. После первого курса Гилпатрик попал в войска связи, а с окончанием Второй мировой войны вернулся в Гарвард и выпустился в 1948 году. Той же весной он сочетался браком со своей «первой настоящей любовью», Одри, которую встретил во время армейской службы. Следующие несколько лет Гилпатрик учился на медицинском факультет Университета