привязан к Джини, он боялся, не скажется ли брак с дважды разведенной нееврейкой, почти вдвое младше его, на отношении электората. «Это было политическим ходом, он сам мне говорил, – признавалась Джоан. – Он чувствовал, что если женится на гойке, то потеряет поддержку своих сторонников-иудеев. Они считали, что это ужасно – вступать в брак с разведенной женщиной чужой веры».

Однако самым непреодолимым камнем преткновения в этих отношениях была не вера и не дети, а другой мужчина. Его звали Билл Мастерс. Чем более разворачивалась исследовательская работа Джини – рабочий день все удлинялся, вовлеченность в сексологические исследования в клинике росла, – тем более Ноа, несомненно, понимал, что Билл занимает более важное место в жизни Джонсон. Ноа не проявлял ревности, не отговаривал ее от профессиональных амбиций. Также он не обсуждал и не осуждал ее работу, считая ее неженской или рискованной, несмотря на то что как судья знал о потенциальных проблемах с законом, которые тянут за собой привлечение проституток или наблюдение за людьми, занимающимися сексом. «Он был очень демократичным, его ничего не шокировало, – объясняла Джоан, которая однажды вместе с отцом заезжала к Джини в клинику. – Он был человеком широких взглядов».

Как-то во время дружеской встречи в доме Вайнштейнов, расположенном на Уорсон-Роуд неподалеку от дома Джини, судья любезно болтал с Джини и Биллом, обсуждая возможные варианты названия книги об их исследовании, которая однажды должна увидеть свет. И Джини, и Билл предлагали унылые заголовки с использованием технических или медицинских терминов.

– Почему не назвать ее просто «Секс»? – не без иронии спросил Ноа.

В ответ все от души посмеялись, осознавая невозможность такого названия в те времена.

Как остерегаются друг друга два противостоящих адвоката, на каждого из которых может снизойти решающее озарение на судебном заседании, Ноа побаивался Мастерса как соперника. «Мне кажется, он недолюбливал Билла, – говорила Джоан. – Это, видимо, была чисто мужская черта, когда один человек видит в другом угрозу».

Казалось, что отношения Билла и Джини не выходят за пределы больницы, что она просто зарабатывает себе на учебу. Билл – врач, работающий по принципу «делу время – потехе час», – будто бы состоял в браке с работой, а не с женой и детьми, живущими в пригороде. Он будто был единственным человеком, способным провести с Джини Джонсон целый день и при этом ни разу не улыбнуться. В этом смысле Ноа олицетворял все то, чего не было у Билла. «От Билла Мастерса никогда не исходило никакого тепла, – вспоминала Джоан. – Я чувствовала тепло, которое исходило к Вирджинии от моего отца, очень выразительное тепло. Он был жестким человеком, но с ней становился нормальным. Она его по-настоящему расслабляла».

Ноа Вайнштейн казался идеальным для Вирджинии мужчиной.

Глава 14

Маски

После смерти супруга Эстабрукс Мастерс, по мнению ее старшего сына, очень сильно изменилась. Мать Билла больше не избегала социальной активности, как это было прежде, когда она боялась разозлить своего властного мужа Фрэнка. Эта миниатюрная энергичная женщина стала ходить на симфонические концерты, играть в бридж и обзавелась новыми друзьями. Она радовалась им с энтузиазмом человека, с которого сняли непосильную ношу. «Она определенно наслаждалась свободой от домашнего рабства», – писал Билл в неопубликованных мемуарах, очень досадуя, что мужчина мог так влиять на женщину, а особенно – на его мать. К тому времени когда Эстабрукс переехала в квартиру в Сент-Луисе, чтобы быть поближе к Биллу, Либби и детям, она стала «совсем другим человеком, не тем, которого я знал в детстве», писал он, как будто «у меня было две разные матери».

Сотрудники Билла в родильном доме привыкли к Эстабрукс сильнее, чем к его супруге. Его мать жила довольно близко от больницы, и иногда вся исследовательская группа делала перерыв в работе ради принесенной ею поздно вечером домашней еды. Крамер Льюис, иллюстратор медицинского факультета, занимавшийся видеозаписью происходившего в лаборатории, часто составлял Биллу и Джини компанию за ужином. «Если мы заканчивали, допустим, в десять часов, то шли к ней, и там нас троих уже ждал ужин», – рассказывал Льюис. Как-то вечером Билл с коллегами довольно легкомысленно разговаривали о своей работе, и Эстабрукс вдруг поняла, чем именно они там занимаются. Вместо того чтобы огорчиться, мать Билла самым практичным образом предложила свою помощь – лучшее из всего, что могла бы вообще предложить.

– Бедные девушки! – воскликнула она, представив себе этих участниц, за которыми наблюдают без намека на приватность. – Им ведь нужно как-то прикрывать лицо!

Через несколько дней она придумала и сшила маски для добровольцев, которые они могли бы носить во время сеансов. Эти маски, сделанные из того же китайского шелка, что и бабочки Билла, выдавались мужчинам и женщинам, и те с благодарностью принимали эти изделия, заменившие бумажные пакеты и наволочки с прорезанными дырками.

Осознавая важность внешнего впечатления, Билл старательно создавал ауру достоинства вокруг своей работы. Даже в самые знойные и влажные дни летнего Сент-Луиса он никогда не позволял себе расслабить галстук или снять свой белый накрахмаленный халат. Его блестящая репутация, его собственная требовательность и его тщательно подобранный сплоченный коллектив были его щитом. В семье же Билл был всезнающим отцом, патриархом большого крепкого дома, типичного для Америки 1950-х годов, а Либби была королевой, домохозяйкой и любящей женой. Гостям, приезжавшим в Ладью в их дом в голландском колониальном стиле, казалось, что Либби так же идеально вписывается в свою роль, как Билл – в свою. «Либби была в их семье младшей по званию, типичной правильной женщиной», – вспоминала Сандра Шерман, супруга доктора Альфреда Шермана, коллеги Билла по отделению акушерства и гинекологии. Представление о браке Мастерсов сложилось у нее в тот вечер, когда Шерманов пригласили в гости на ужин. Билл встречал их у дверей, пока остальные снимали свои меха и пальто.

– Входите, кладите одежду на кровать, – дружелюбно приветствовал всех Билл.

Он направился в сторону спальни, по пути пожимая руки новоприбывшим гостям. Сандра и Альфи последовали за ним. В спальне Сандра увидела нечто странное. «Их кровати стояли отдельно, я подумала – боже правый, и он еще собрался говорить о сексе?» По словам Сандры, сама мысль о раздельных кроватях в доме Мастерса казалась нелепой.

Друг Билла Майк Фрейман вспоминал встречу, на которой также присутствовал доктор Джон Рок, врач из Гарварда, специалист по бесплодию, известный тем, что сыграл важную роль в разработке противозачаточной таблетки (позднее Рок вошел в Ватиканскую комиссию по разрешению католикам использовать эти таблетки, но папа Павел VI отклонил запрос своей энцикликой Humanae