Джонсон приняла приглашение его отца погостить у них на выходных. – Иногда она приезжала по воскресеньям, привозила своих детей». Как-то Мастерс пригласил на День благодарения и саму Джонсон с детьми, и ее родителей, Эдну и Гарри. Эшельманы переехали из Спрингфилда поближе к дочери, и довольно часто помогали ей, присматривая за детьми – Скоттом и Лизой, – когда няня не могла приехать. Несмотря на два брака за плечами, Джонсон все еще не вышла из-под эмоционального влияния своей матери. За обедом Мастерс решил обратиться к Эдне со всем своим убедительным очарованием.

– Вы воспитали Вирджинию именно так, как и нужно воспитывать женщину, – сказал он ей с врачебной безапелляционностью.

Эдна впервые видела Мастерса, но комплимент как будто удовлетворил ее, словно ее дочь – все еще подросток и живет с родителями. «Она была так польщена – ей показалось, что ее похвалили, – вспоминала Джонсон. – В некотором смысле он говорил правду, поскольку я была одним из самых послушных созданий в мире». Тем не менее, по свидетельствам современников, Джонсон была в полном восторге и от Мастерса, и от его исследования, как будто нашла то, что всю жизнь искала. Она не казалась человеком, которым манипулируют или которого принуждают. Напротив – говорят, она была очень усердной ученицей. Мастерс даже пригласил ее в операционную, чтобы она могла изучать анатомию максимально наглядно, и его умения и навыки просто поразили ее. «Он привел меня в операционную, чтобы показать, как выглядят фаллопиевы трубы и как расположены остальные органы, – и за это получил нагоняй от заведующего хирургическим отделением, который разорался, когда увидел меня, – вспоминала она. – Мастерс был великим хирургом. Его обожали. Он действительно мог бы собрать заново даже Шалтай-Болтая».

Врачи, медсестры и прочие сотрудники в полной мере оценили энтузиазм Джонсон, когда она рассказывала им в столовой за обедом кое-какие подробности. С проповедническим пылом, как евангелист вчитывается в каждую главу и стих, она, казалось, вчитывалась во все доступные работы по сексуальности. «Мы часто встречались за обедом, так что тема секса тоже всплыла, – рассказывал доктор Шерман. – С ней было интересно вести дискуссию, особенно по отчетам Кинси». Она также уговорила Шермана позволить им пользоваться кабинетами на третьем этаже, как раз напротив кабинета Мастерса, после шести часов, когда Шерман уже уходил. Шерман оставлял ключи от своей смотровой в ящике стола, чтобы эти двое могли в ходе своего научного эксперимента наблюдать, как люди занимаются сексом. «Ни секунды не колебался», – признавался Шерман.

Как близкий наблюдатель Шерман был поражен, насколько быстро, всего за год, Джонсон превратилась из неквалифицированного секретаря, перебирающего бумаги, в смышленого, изобретательного помощника, который даже помог получить финансирование от одного нью-йоркского фонда, занимающегося субсидированием исследований в репродуктивной сфере. Поскольку Мастерс все еще руководил университетской клиникой лечения бесплодия и вел прием как акушер-гинеколог, он целиком и полностью полагался на Джонсон в вопросах, касающихся продолжения их исследований сексуальности. «Билл вписал свое имя в титульный лист проекта исследования, но на самом деле всю работу выполняла Вирджиния», – утверждал Шерман. Мастерс занимался теорией и интеллектуальной составляющей протоколов исследования, а у Джонсон был здравый смысл и практические навыки общения, столь необходимые для успеха. Из временного сотрудника она превратилась в незаменимого. Она исследовала границы человеческой сексуальности, параллельно оплачивая домашние счета и открыто становясь полноправным партнером Мастерса.

Глава 11

Эксперимент

В смотровую вошла женщина в белом махровом халате и с наволочкой на голове. В наволочке были прорезаны два отверстия для глаз. Больше никакой одежды на ней не было. Таинственная незнакомка спокойно прошла по голому полу, потом сняла халат и вытянулась на мягкой кушетке, слегка откинувшись назад. Казалось, что она практически не волнуется, как будто делала так уже много раз – только без наволочки на голове. Мастерс и Джонсон, оба в белых докторских халатах, представили женщину, не называя ее настоящего имени. Вид обнаженной женщины, добровольно участвующей в исследовании, несколько озадачил их гостя, Пола Гебхарда, выпускника Гарварда и директора Института имени Кинси по изучению секса. «Видимо, она не ожидала, что там буду и я, так что им пришлось срочно придумывать маску», – веселясь, вспоминал Гебхард.

Буквально через несколько минут Гебхард уже обменивался любезностями с лежащей на кушетке обнаженной женщиной, а Мастерс и Джонсон возились со своими медицинскими приборами, проводами и датчиками, нужными, чтобы зафиксировать ее сексуальные реакции. «Я бы сказал, что передо мной лежала совершенно обычная женщина, – вспоминал Гебхард. – Не полная и не худая. Она выглядела как, допустим, среднестатистическая студентка или медсестра. И лобок не выбрит, как у фотомоделей. Обычные, нормальные лобковые волосы».

Самым запоминающимся объектом в комнате был созданный Мастерсом длинный пластиковый цилиндрический механизм, к которому крепилась маленькая камера. Выглядел он как кондитерская скалка из прозрачного акрилового оргстекла с оптическим глазком из стекла обычного. Не уточняя сути эксперимента, Мастерс обратился за помощью к одному профессору, специализирующемуся на изготовлении миниатюрных фотоприборов. Назначение этого сложного прибора не вызывало сомнений ни у кого из присутствующих. «Это был фаллоимитатор, – объясняла Джонсон. – Билла ничего не смущало, если идея казалась ему рабочей».

Никто и никогда не фотографировал женщину изнутри во время полового акта, документируя ее реакции на введение и движение фаллоса. Хитроумное изобретение было снабжено источником холодного света, достаточным, чтобы Мастерс, Джонсон и другие сотрудники могли наблюдать за полостью влагалища и снимать его в натуральном цвете без искажений. Электрическое оборудование можно было настроить в зависимости от роста и веса каждой женщины, а также размеров и строения влагалища. «Эта штука выглядела как серьезный медицинский прибор, сделанный с большим умом, – рассказывал Гебхард, восхищенный тем, с какой дотошностью Мастерс и Джонсон проверяли каждую деталь. – Но надо было следить за проводкой, чтобы случайно кого-нибудь не поджарить. Устройство было несложным – электродвигатель и ручной реостат для управления. И размера он был удачного, чтобы никто не испытывал болезненных ощущений».

Буквально перед тем, как девушка ввела прибор, Джонсон вышла в соседнее помещение. Она вернулась с кое-чем важным, до чего в данных обстоятельствах могла бы додуматься только женщина. «Она принесла влажное горячее полотенце и на пару минут обернула им фаллоимитатор», – вспоминал Гебхард.

И эксперимент начался.

К концу 1950-х большинство сотрудников и студентов все еще смутно представляли, чем именно занимаются Мастерс и Джонсон. Об экспериментах говорили шепотом, в презрительном или враждебном тоне.

«Интересно было всем, но его считали безумцем», – рассказывал доктор Роберт Берштейн, акушер-гинеколог университетской кафедры, которому Мастерс никогда особо не доверял.

Одним из немногих посторонних, допущенных к эксперименту,