– Одна гот, вторая самоубийца, третья с психотравмой, четвертая – жертва издевательств и пятая – наркоманка. Всех этих девушек нельзя назвать нормальными, – констатировал он.

– Нет, нельзя, и это странно. Безусловно, между ними должно быть что-то общее, – признала аналитик из Европола.

Клеменс Айзембаг поднялся и включил видеопроектор, стоявший на столике в центре.

– Я тоже хочу вам кое-что показать, – сказал он.

На белой стене его кабинета, расположенной напротив двух диванов, где они сидели, появилось немного мутное изображение белого фургона «фольксваген», ехавшего по пустынным улицам.

– Это видео с камер систем безопасности нескольких магазинов и одной заправки, расположенных на пути к монументу Битвы народов, которое примерно совпадает по времени с тем периодом, когда возле памятника появились трупы девушек.

– Мы пытаемся разыскать этот белый фургон, но ни одна из камер не поймала номер. По Лейпцигу ездят сотни «фольксвагенов» этой модели, – нехотя добавил Клаус.

– А вы проверяли в аэропорту, не прилетали ли эти девушки в Лейпциг в тот день, когда появились их трупы? – спросила Маргарит Клодель.

– Мы установили, что в тот день они не прилетали. Сейчас мы проверяем другие даты. Но они могли приземлиться в Праге, или Берлине, или вообще приехать поездом из любого другого города.

– Мы в Европоле пытаемся установить дату их вылета из стран происхождения. Возможно, что скоро у нас будут результаты. Кроме того, мне сообщили, что родители Ивет Леду и Кристель Ольсен должны завтра утром прилететь для опознания своих дочерей и решения вопроса об их транспортировке на родину с посольствами Бельгии и Швеции.

Комиссар кивнул с понимающим видом.

– Тогда завтра продолжим. Уже поздно, а вам еще надо добраться до отеля.

Клаусу тоже не хотелось затягивать встречу с вновь прибывшим агентом Европола. Он был голоден, а дома его к ужину ждала жена.

– Я рад, что вы здесь, Маргарит, – неожиданно сказал он.

Я знаю, что Балерина не нуждается в наших советах. Ни одна из нас в них не нуждается. Каждая, как может, справляется с ложью и со своими трагедиями. Мы здесь не для того, чтобы жалеть друг друга, а для того, чтобы перестать жалеть самих себя, чтобы выплюнуть, изрыгнуть из себя те яды, которые мы так долго глотали. Мой проект движется вперед.

Черная Луна: Сегодня восьмая ночь, которую мы проводим вместе.

Богомол: Точно, а я не считала.

Ведьмина Голова: Восьмерка это символ бесконечности.

Туманность: И обновления, и начала нового цикла.

Яблоко П: А мне она напоминает Скалекстрик, который был у моего отца в коллекции игрушек, сохранившихся у него с детства.

Балерина: А что это за игрушка?

Яблоко П: Просто игрушечная трасса с электрическими гоночными машинками. Совсем не то, что видеоигры с виртуальной реальностью.

Ведьмина Голова: А я подсела на некоторые игры-ужастики для плейстейшен. Кто-нибудь из вас играл на видеоприставке, ха-ха?

Яблоко П: Я была фанатом SIMS.

Богомол: Мне хватало Барби. Когда я была маленькой, мне нравилось трогать ее сиськи.

Ведьмина Голова: Ой, какая хулиганка!

Богомол: Я говорю серьезно.

Туманность: Вам еще не надоели эти глупости? У нас всего один час, чтобы поговорить, а мы теряем время.

Черная Луна: Давайте послушаем Богомола, она ведь еще ничего не рассказала нам о своей жизни, кроме того, что ей нравятся девушки.

Богомол: Я лесбиянка от природы, а не по своей прихоти. Мне случалось спать с мужчинами. Ничего особенного, скажу я вам, по сравнению с нежностью женщины.

Черная Луна: Я имела в виду причины, которые привели тебя сюда.

Богомол: Мне очень тяжело говорить о себе. Я пока не чувствую, что в состоянии откровенничать с вами.

Туманность: Ведьмина Голова тоже мало рассказала о себе. До сих пор самыми решительными в своей откровенности оказались Черная Луна, Балерина, Яблоко П и я.

Богомол: И вы рассказали все?

Черная Луна: Нет.

Яблоко П: Я тоже нет.

Туманность: А я да… Ладно, я тоже не все рассказала.

Мне странно, что молчит Балерина. Похоже, с тех пор, как она заключила со мной мир, у нее пропал интерес откровенничать дальше рассказов о счастье парить в воздухе с парашютом за спиной.

Ведьмина Голова: В моей жизни много темных мест, даже не знаю, с чего начать, ха-ха-ха.

Яблоко П: Ты над кем смеешься, над собой или над нами?

Ведьмина Голова: Я уже достаточно наплакалась, больше не хочу.

Никто ничего не говорит. Мы все ждем, что Ведьмина Голова продолжит рассказывать о себе. Понятно, что ее присутствие в чате не прихоть, что на то есть свои причины. Что, несмотря на все ее «ха-ха-ха», на ее инфантилизм, на ее увлечение готикой, в глубине своей души она скрывает боль. Сильную боль. Если она выпустит эту боль, ей станет легче. Она это знает, и она это сделает.

Ведьмина Голова: В детстве надо мной издевались, но не это самое страшное.

Туманность: Кто над тобой издевался?

Ведьмина Голова: Девочки из моей школы. Я была полненькая, как мой отец, – я же вам говорила, как его прозвали в деревне. Кроме того, все знали, что мой дедушка работал сторожем на кладбище, и из-за этого меня дразнили «живым мертвецом». Каждый день я возвращалась домой, запиралась в своей комнате и плакала. Вы мне не поверили, но мы с отцом действительно живем в восстановленном замке, и с нами живет женщина, которая помогает мне за ним ухаживать… за отцом, я имею в виду, ха-ха-ха. Девочки из моей школы повторяли то, что слышали от родителей, они кричали мне вслед, что наша семья проклята, что на нас пало ужасное проклятие за то, что мой отец купил этот старый замок. Хотя никто не мог мне толком объяснить, в чем дело. Я прочла все книги, где могло бы говориться об этом проклятии. Моя мать пыталась меня убедить, что это просто зависть невежественных суеверных людей, но я им верила. А много лет спустя я нашла подтверждение тому, что проклятие и правда существовало, хотя эту историю я оставлю на потом. В детстве мне действительно нравились видеоигры-ужастики, но это лишь потому, что я представляла себе, что превращаюсь в их героиню и безжалостно убиваю всех своих одноклассниц. Одну за другой, медленно, не спеша. Потом я затаскивала их в винный погреб замка, засовывала в винные бочки и пила их кровь.