С той минуты все пошло по-другому. Они почти перестали разговаривать друг с другом, перестали вместе гулять в парках и кататься по озеру на маленькой парусной лодке Клауса, и на глаза Ингрид легла тень грусти, которая до сих пор так и не рассеялась до конца.

Стараясь отвлечься от этих мыслей, Клаус обрисовал Ингрид ситуацию, в которой оказалось расследование дела о мертвых девушках, и поделился своими опасениями, что Федеральное управление может забрать у них дело, если они в ближайшее время не обозначат направление расследования, способное успокоить комиссара и убедить министерство.

– А что думает Клеменс? Ты мог бы пригласить его пообедать.

– С тех пор как умерла Хильдегарт, он всегда ходит один и берет что попало в баре быстрого питания рядом с комиссариатом. И с каждым днем становится все более невыносимым.

– Он до сих пор не оправился от удара. Они столько лет прожили вместе, а Хильдегарт умерла так неожиданно…

Клаус взял салфетку и положил ее рядом со своей тарелкой, где лежало тушеное мясо с медом и овощами.

– Несмотря на улики, найденные у монумента, Клеменс отказывается верить, что мы имеем дело с ритуалом. Но единственное, что мы на сегодняшний день знаем наверняка, – что сцена преступления содержит все признаки древнего эзотерического обряда какого-то тайного общества: монумент битвы и стражи смерти, саркофаги, изображенные в трех измерениях, эротичное белье девушек и рисунок кинжала на спине каждой из них. И знаешь, что ответил мне Клеменс, когда я изложил ему эту версию?

– Что это маловероятно, – предположила Игрид.

– Что я должен сам догадаться, куда он меня пошлет, если я и дальше буду прислушиваться к опасным оккультным теориям кладбищенского гида, потому что в Германии никто не потерпит попыток воскресить призраков, забытых уже несколько десятилетий назад.

Приглушенный голос Ингрид донесся до него, словно откуда-то издалека.

– Если Клеменс так считает, ты обязан к этому прислушаться.

– Но почему он так со мной разговаривает?

– Он беспокоится, что ты поведешь расследование в неверном направлении.

– Я всего лишь строю гипотезу на основании тех данных, которыми располагаю. Иногда мне кажется, его просто задевает, что я поступаю так, как считаю нужным. Когда он, наконец, поймет, что я не его сын, как бы ему ни хотелось его иметь.

– Ты не понимаешь. Клеменс для тебя как второй отец. И всегда был им.

Возвращаясь в комиссариат, Клаус Бауман подумал о том, что в эпоху нацизма большинство людей так или иначе соприкасались со страхом. Время заставляло людей делать выбор: либо они вставали на сторону нацистов, либо были против них.

Однако сейчас он должен был думать о другом. В этот вечерний час, двигаясь в гуще городского трафика, Клаус постарался собраться и выстроить в уме схему, которая помогла бы ему осмыслить каждую улику, результат каждого анализа, имевшегося в его распоряжении. Художественные и эротические элементы погребального ритуала были очевидны с первого взгляда, так же как выбор монумента Битвы народов – места сборищ офицеров СС и митингов, где произносил свои речи Гитлер. Кроме того, возможно, хотя и не столь очевидно, что символическая форма саркофагов и кинжалов, нарисованных на спинах девушек, имели какое-то отношение к неонацистской оккультной организации «Стражи смерти».

Что же касается девушек, не исключено, что они могли оказаться жертвами какой-нибудь русской мафии, торговавшей живым товаром и связанной с байкером по прозвищу Флай, про которого рассказывал Густав Ластоон. Информатор Мирты сообщил, что Флай собирался открыть фирму по продаже мотоциклов в Москве и Санкт-Петербурге, позволявшую создать управленческую и логистическую структуру, маскирующую преступный бизнес по торговле женщинами, наркотиками и оружием.

Но кроме всего прочего, Клаус Бауман не переставал спрашивать себя, почему у всех девушек были золотые глаза? Какой смысл мог скрываться за декоративными линзами на глазах каждой из них? Наложили ли их сами девушки, когда еще были живы? Или это сделал кто-то другой после их смерти? Скорее всего, они имели дело с еще одним атрибутом сценографии преступления, с эстетическим капризом, дополнявшим нарисованные в трех измерениях белье и саркофаги. А возможно, это был способ сделать одинаковым взгляд девушек, придав ему волшебный мистический вид глаз богини, и это сделали, еще когда они были живы. В любом случае эта деталь, о которой не знал даже Густав Ластоон, если только, обнаружив девушек, он не решил развлечь себя созерцанием их прекрасных обнаженных тел и не открыл глаза какой-нибудь из них, чтобы увидеть улыбку смерти, отраженную в ее зрачках. Не исключено, что кладбищенский гид мог оказаться извращенцем. История, рассказанная Мирте Хогг его бывшей женой, рисовала совсем другую версию того, что произошло с ее племянницей. Если Ластоон действительно не имел никакого отношения к преступлению, то вполне возможно, что человек, позаботившийся о том, чтобы именно он нашел трупы девушек, имел какой-то особенный мотив для своего выбора. Самое простое из возможных объяснений заключалось в том, что гида легко было выманить на встречу у монумента под предлогом желания посетить кладбище Зюдфридхоф перед рассветом. Или кто-то решил воспользоваться его познаниями об эзотерической подоплеке исторических событий, связывавших монумент Битвы народов с тайным обществом офицеров СС. Члены этого общества носили на плече татуировку с символом, изображенным на кинжалах, нарисованных на спинах девушек, трупы которых по странному совпадению лежали в таких же шестиугольных саркофагах. Возможно и то, что Густав Ластоон был соучастником преступления или знал и покрывал истинных его авторов – Клаус снова подумал о байкере по прозвищу Флай. Есть вероятность, что миссия кладбищенского гида состояла в том, чтобы подбросить полиции ложную версию и как можно дальше отвести подозрения от темных делишек неизвестных лиц, обладавших достаточными средствами и властью, чтобы организовывать тайные сексуальные оргии. В этих оргиях принимали участие молодые девушки, которых позже заставили молчать с помощью смертельного наркотика.

Звонок комиссара по внутренней линии застал Клауса Баумана в тот момент, когда он говорил себе, что пока не располагает достаточной информацией, чтобы найти правдоподобные ответы на самые главные вопросы в расследовании.

– Жду тебя в своем кабинете, у нас гости, – сказал он.

Клаус Бауман подумал, что их побеспокоила федеральная полиция. Если они уже сунули свой нос в это дело, его работа закончена.

Однако гость, которого он увидел у комиссара, не был похож на полицейского. Клаус пришел к такому заключению в тот же миг, когда, открыв дверь в кабинет, увидел сидящую на диване женщину лет сорока пяти, с черными волосами до плеч, большими глазами, худощавым лицом и накрашенными губами, одетую в костюм с юбкой, черные чулки и высокие сапоги.

– Проходи, Клаус, позволь тебе представить – Маргарит Клодель.

Инспектор посмотрел на своего шефа, не понимая, должен ли он подойти к женщине и протянуть ей руку или лучше ограничиться легким кивком. В конце концов он выбрал второй вариант, как более протокольный и гигиеничный.