— Когда вырасту, — изрекла Бекки, — хочу стать Шейной.

— М-мм… — промычала Жожо. Не так уж и скучно. Но с Марком было бы лучше.

Ее мир в последнее время невероятно сузился, с кем бы она в данный момент ни находилась, ей всегда казалось, что с Марком было бы лучше. Вот что бывает, когда влюбляешься: тебе хочется видеть только одного человека.

Ей понадобилось всего пять секунд, чтобы разглядеть, что все, кроме нее, пришли парами: у Шейны, например, был ее бессловесный Брэндон, у Бекки — Энди. Ноев ковчег. Поскольку Марк был женат, Жожо оказалась в теневой зоне: вроде и не одна, но и пары нет.

Ой-ой. Не стоит так думать.

Внезапно перед ней возникла Бекки. Наклонившись вперед, она шумно выдохнула сестре в лицо:

— Нормально пахнет?

Сегодня стоматолог ей сказал, что десны у нее не совсем в порядке и надо купить электрическую щетку, и Бекки, которая и в лучшие-то времена всегда беспокоилась о своих зубах, решила, что у нее самый настоящий гингивит.

— Пахнет хорошо. А Энди что думает?

— Он ко мне так привык, что не заметит, даже если я скунса проглочу.

Новый укол. Станут ли они с Марком когда-нибудь так близки, чтобы он не заметил, что она проглотила скунса?

Тут Жожо обратила внимание на длинный обеденный стол темного дерева: на нем стояли двенадцать старинных тарелок из сервиза «Плакучая ива», двенадцать серебряных комплектов столовых приборов ручной работы, двенадцать бокалов муранского стекла — и пластмассовая миска с «Телепузиками», такой же детский стакан и нож и вилка с картинками. Это — место Жожо. Шейна давала понять.

Когда сели за стол, Шейна — благо ее намек уже был услышан — забрала миску с «Телепузиками» себе, а Жожо передала тарелку с «плакучей ивой», нагруженную всевозможной домашней снедью: курица, рис по-восточному, пироги с начинкой. Жожо набрала полную грудь воздуха и жадно набросилась на еду.

— Господи ты боже мой, — проговорил сосед по столу. Звали его Амброуз — кто-то там из конторы Брэндона. — Вы с этим легко справитесь.

— Это же еда, — заметила Жожо. — Что еще прикажете с ней делать? Корзинки плести?

Тот проследил за очередной порцией пищи, исчезающей у Жожо во рту, и выдохнул: «Ничего себе!» — да так громко, чтобы все слышали.

Жожо пригнулась над тарелкой. Какой королевич! Некоторым мужчинам просто не дает покоя ее… что именно? Аппетит? Рост? Ну, словом, что-то. Она понимала, что они кретины, но от этого было не легче.

— Жожо никогда не сидит на диете, — горделиво изрекла Шейна.

Ну, если по правде, то один раз, в семнадцать лет, она попробовала поститься, но не выдержала и дня.

— Это и так очевидно.

— Амброуз, ради бога, немедленно извинись! — воскликнула женщина напротив. Худючая — только что не светится. Жожо догадалась, что это девушка Амброуза.

— За что? Я только констатировал факт.

— Юристы хреновы. — Шейна закрыла глаза. Амброуз как ни в чем не бывало кивнул своей Косточке:

— Посмотрите на Сесили. Совсем ничего не ест — и в прекрасной форме.

Ну, это еще как сказать, подумала Жожо. Интересно, когда у этой Косточки в последний раз были месячные?

— Пожалуйста, извините, — проговорила Сесили через стол. — Обычно он не бывает таким грубым, это на него что-то нашло.

— Послушайте, вы-то что извиняетесь? — Жожо печально улыбнулась. Из-за этого козла еще сцены разыгрывать.

Он идиот. Пожалуйста, не обращайте внимания. — Девицу Жожо явно заинтересовала. Она наблюдала за ней с самого ее прихода. Жожо. была крупная девушка — гораздо крупнее, чем Сесили могла себе вообразить в своих ночных кошмарах на тему шоколада. Но она была красива. Аппетитная и сочная, особенно в этих потрясающих черных брюках и облегающем бордовом топе. Кожа и плечи гладкие как атлас, аж все светятся. (Вообще-то это все благодаря перламутровому лосьону для тела. Спросила бы — Жожо бы с ней поделилась секретом.)

Но больше всего Сесили поразило то, как естественно Жожо себя чувствует в своем теле. Поразило до того, что у нее даже мелькнула мысль, не забросить ли тренажерный зал. И даже — страшно подумать! — начать есть все, что хочется. Раз этой Жожо такая жизнь на пользу, может, и ей тоже?

Время от времени такое случалось с женщинами, в чье поле зрения попадала Жожо. При виде ее у них на время открывались глаза на лживость рекламы, они начинали думать, что размер на самом деле не имеет значения, а имеют значение неуловимые вещи — умение радоваться жизни, уверенность в себе. Но стоило им вернуться домой, как, к своему великому разочарованию, они обнаруживали, какие они разные с Жожо Харви, и уже сами удивлялись своим недавним настроениям.

Суббота, 23:45

Как только началась первая громогласная — пьяная — дискуссия о политике, Жожо решила: все, хватит! Ей вдруг стали невыносимы эти люди — они же не Марк! — которые тривиально проводили где-то вечер. В последние дни все время получалось, что она отовсюду уходит первой.

Шейна с Брэндоном уговаривали ее дождаться такси, пугали, что район не настолько благополучный, чтобы можно было без опасений разгуливать по ночам, но она хотела уйти немедленно. Чем больше ее уговаривали и обнимали, тем сильней в ней зрело ощущение, что она в западне. Но вот наконец ее отпустили. Оказавшись на безлюдной улице. Жожо с наслаждением вдыхала приятный свежий воздух, пока не увидела желтый огонек такси. Вот оно!

Через полчаса она вошла в свою безмолвную квартирку, налила себе бокал «Мерло», включила в спальне телевизор, укрылась одеялом и стала смотреть любимый видеофильм о мангустах в Калахари. Дискету ей одолжила Ольга Фишер. Ольга Фишер была в числе семерых партнеров в фирме «Липман Хейг». И единственной женщиной. С Жожо их объединяла любовь к передачам и фильмам о дикой природе. Все вокруг над ними потешались, вот почему фильмами они обменивались втихаря, как если бы это была порнография.

Ольге было под пятьдесят. Не замужем, любит жемчуг и элегантно повязанные шарфики, а поскольку ей удавалось выторговать для своих авторов хорошие условия, то она слыла пробивной особой. Будь она мужчиной, со злостью подумала Жожо, это бы называлось «хороший агент». Интересно, может, ее тоже называют «пробивной»? Все может быть. Уроды!

Она удобно устроилась в постели и засмеялась, видя, как самец мангуста, высматривающий добычу высоко на дереве — лапы напряжены, глаза неподвижно уставлены в одну точку, — теряет равновесие и падает на землю, тут же вскакивает на лапы, отряхивается и выглядит при этом уморительно смущенным. На камеру зверь смотрел с выражением Робби Уильямса, с досадой взирающего на ничтожных папарацци.

Жожо вдруг перестала смеяться и подумала: я женщина в расцвете лет. Негоже мне проводить субботнюю ночь одной, развлекаясь фильмами о падающих с деревьев мангустах.

Она повернулась к своему рюкзачку от Марка Джекобса и сказала: