– Вы о чем? Ах да. «Дактил» – значит «палец». Тогда почему бы не сказать – «пальцеграфии»?

– Да как вам угодно. Бэйли нанес на книгу нитрат серебра и обработал им все страницы. Никаких следов. Между тем, на бумаге есть потертости, значит, книгу кто-то листал. Если Гарнетт почерпнул свои сведения оттуда, получается, что сначала он стер с нее все отпечатки пальцев, а потом положил туда, где мы бы наверняка ее нашли. Странное сочетание предусмотрительности и глупости.

– Да, но… даже не знаю. По-вашему, это не Гарнетт?

– Вы написали, что Гарнетт, пожалуй, самый здравомыслящий человек во всей этой компании. Очень, надо сказать, дельное замечание. Как вам кажется, кто мог совершить такое преступление: хладнокровный и расчетливый преступник или истеричный, но хитрый психопат?

– Скорее последнее, – задумчиво ответил журналист, – а к Гарнетту это не относится. Но, возможно, он специально хотел внушить нам эту мысль.

– Вряд ли, – покачал головой инспектор, – это слишком уж тонко, Басгейт.

– Гарнетт кажется мне человеком тонким, – возразил Найджел. – Что вы думаете насчет того, что Огден и Гарнетт могли работать на пару?

– Сомневаюсь. Я уже говорил, что пьяный Гарнетт выложил все начистоту. Помните, как он сказал, что у Огдена «кишка тонка»?

– Послушайте, – предложил вдруг Найджел, – а давайте представим, что это детективный роман. На какой странице книги мы теперь находимся? Наверное, где-то в середине. Так мне кажется. Кого вы бы сейчас назвали убийцей?

– В детективах меня всегда обводят вокруг пальца. Я набрасываюсь на первый же крючок и оказываюсь в дураках.

– Да бросьте, – отмахнулся Найджел.

– Честное слово. Дело в том, что в реальных расследованиях редко попадаются такие аппетитные наживки.

– Черт с ними. Кто ваш кандидат?

– Зависит от автора. У Агаты Кристи мы бы наслаждались коварством мисс Уэйд. Лорд Питер у Дороти Сэйерс клюнул бы на Прингла. Инспектор Френч арестовал бы Огдена. Это и понятно, ведь Огден – главный подозреваемый.

– Что вы говорите! Огден? Вы же сами сказали, что он плохой актер.

– О, нет, нет! Он замечательный актер. Я имею в виду, что в данный момент некоторые обстоятельства указывают на Огдена.

– Почему?

– Дорогой Басгейт, вы меня удивляете. Подумайте о его положении.

– Будь я проклят, если понимаю, о чем вы говорите. Положение у него прекрасное. Он богатый человек.

Аллейн возвел глаза к небу, но промолчал.

– Хватит корчить рожи, Аллейн. К чему вы клоните? Вы подозреваете мистера Огдена или нет?

– Я подозреваю всех. Если не считать одного обстоятельства, о котором я упомянул выше, его шансы быть убийцей ничуть не больше, чем у остальных.

– Уж наверное побольше, чем у Джейни Дженкинс и мисс Уэйд.

В дверь постучали и вошел Фокс.

– Новый отчет от Бэйли, сэр, – доложил он. – Доброе утро, мистер Басгейт.

– Что он говорит? – спросил Аллейн.

– Ничего нового. Продолжает работать с отпечатками. Смышленый парень, между прочим. Он нашел «пальчики» отца Гарнетта на свертке с газетами и считает, что их следы есть на книге по химии. Но на страничке с цианидом ничего нет. На листке, вырванном из блокнота, остались отпечатки мисс Куэйн.

– А где он взял образец для сравнения? – спросил Найджел.

– Наверное, снял с тела, сэр.

– Ах да.

– На книге обнаружен еще один отпечаток, – продолжал Фокс, – но мы не можем его идентифицировать. Бэйли хочет взять «пальчики» у всех подозреваемых.

– Он сможет сделать это сегодня, – заметил Аллейн. – Когда начнется заседание суда? Завтра в одиннадцать?

– Именно так, сэр.

– Значит, нам надо поторапливаться.

– А вы что-нибудь нашли? – спросил Фокс. – Какие-нибудь зацепки?

– Ничего особенного. Любовные письма де Равиньи. Напыщенная проповедь Гарнетта.

– Можно взглянуть на письма месье де Равиньи, сэр? – попросил Фокс.

– Вот они. Сверху самое интересное.

Фокс присел за стол, нацепил на нос большие очки и развернул первое письмо. Найджел пристроился сзади.

– А вам-то зачем? – спросил Аллейн.

– Просто так, – отмахнулся Найджел, с жадностью читая первую страницу.

Месье де Равиньи писал размашистым почерком. Письмо было датировано прошлой пятницей.

Моя обожаемая Кара, тревога за вас сводит меня с ума. Дело даже не в том, что вы меня отвергли: в конце концов, любовь несет в себе не меньше риска, чем война. Я могу принять свое поражение стойко и с достоинством, оставшись, несмотря на все мои страдания, вашим верным другом. Вы знаете, что до сих пор мне удавалось (по крайней мере внешне) мириться с вашей английской флегмой. Но именно в качестве вашего друга я прошу и умоляю вас отказаться от намерения стать Избранным сосудом. Поверьте, это опрометчивый и даже опасный шаг. Вас ослепляет ложный блеск. Нет ничего дурного в увлечении религией, но в этой области следует соблюдать особое благоразумие и осторожность. Став Избранным сосудом, вы утратите над собой контроль и повергнете себя в пучину бедствий. Умоляю, откажитесь от этой мысли и не соглашайтесь на то, что нанесет ущерб вашему amour propre[13]. Вы не понимаете, на что идете. Повторяю: вы можете потерять величайшее сокровище. Вас подстерегает страшная опасность. Целую руку и искренне надеюсь, что вы прислушаетесь к моему совету.

Преданный вам

Рауль.

Прошу уничтожить это письмо, как и все предыдущие.

– Чего она не сделала, – заметил Найджел.

– Напротив, она их сохранила, – подтвердил Аллейн. – Женщины хранят любовные письма по той же причине, по какой слуги собирают рекомендации. Во-первых, они поддерживают их amour propre, как выразился месье де Равиньи, а во-вторых, всегда могут пригодиться при случае.

– Анджела никому не показывает мои письма, – с жаром возразил Найджел. – Никогда!

– Даже своей лучшей подруге? Нет? Тогда вам повезло. Наверное, девушка надеется, что кто-то обнаружит вашу благоухающую духами переписку, если она умрет раньше вас.

– По-моему, это очень безвкусное замечание.

– Согласен и приношу извинения. Странно только, что вы сами не задумались о хорошем вкусе, когда читали любовные письма мисс Куэйн через плечо Фокса, – холодно добавил Аллейн.

– Но это совсем другое дело! – вспыхнул Найджел. – Мисс Куэйн убили.