что буду отвечать на вопросы честно.

Когда по другую сторону игрового столика села женщина в красном и начала разговаривать со мной через микрофон, я сразу сказал, что меня зовут Оливер, а не так, как они вычитали в бумажках.

– Почему Оливер? – спросила она.

– В честь Оливера Твиста. Он такой же, как и я.

– Такой же беззащитный сирота?

В ее голосе мне послышалась фальшивая жалость, но я кивнул.

– Чем ты увлекаешься? Может, ходишь на какие-то занятия?

– Ничем.

Женщина растерялась:

– Э-э… Почему так?

– У нас здесь нет никаких занятий.

– Странно, на сайте написано, что у вас тут секции по футболу, рисованию…

Я пожал плечами:

– Мы же здесь, а не на сайте.

– А чем бы ты хотел заниматься? Может, спортом каким-нибудь?

– Бейсболом.

Она снова растерялась:

– Почему бейсболом?

– Потому что мои родители, которые должны были забрать меня в Америку, водили меня на бейсбол в Солт-Лейк-Сити. Это в штате Юта. Там горы и много мормонов…

– Хорошо, а друзья у тебя есть?

– Вика, мы из одной группы. Еще есть Калеб, мы познакомились в Америке и общаемся в фейсбуке[7]. Он ждет, когда я приеду, но теперь, кажется, я никогда не приеду из-за этого дурацкого…

Она перебила меня:

– Вика – это твоя подружка?

Прозвучало очень слащаво.

– Не знаю. Я ее уже давно не видел.

– А где же она?

– Все время ходит в гости к одной семье.

Женщина сочувствующе свела брови в треугольник:

– Ты бы тоже хотел в семью, да?

– Да, к Анне и Бруно.

Женщина махнула рукой, останавливая съемку. Воспиталка тут же кинулась к ней извиняться:

– Вы простите, пожалуйста, он, наверное, перенервничал! – И сказала уже мне скрипуче-сварливым голосом: – Не понимаешь, что ли, люди ради тебя приехали!

Женщина уже не так приветливо улыбалась, но, стараясь не растерять благодушного настроения, сдержанно объяснила мне:

– Я знаю, что ты хотел попасть к тем людям, но теперь так не получится. Зато всех деток, у которых сорвалось усыновление, велели распределить по семьям в России. Мы покажем тебя по телевизору на всю страну, тебя заметят твои мама и папа, и ты обязательно попадешь домой. Разве не здорово?

– Мои мама и папа – это Анна и Бруно, – упорно повторил я.

Воспиталка, на минуту забыв о своей вежливой маске, прикрикнула на меня:

– Ну и где они теперь! Даже не приехали! В больнице не навестили!

Телевизионщики начали ее успокаивать:

– Не переживайте, мы на монтаже поправим, все будет нормально!

Женщина в красном снова ласково заговорила со мной, объясняя, что им нужно сделать подсъемку, поэтому я, глядя в камеру, должен просто сказать: «Да», «Нет», «Не знаю», «Хочу». Уже не пытаясь понять, что происходит, я повторил это как робот, а в голове у меня было только одно: почему они совсем перестали приезжать?

* * *

После съемок я как будто оцепенел: засел в своей комнате на кровати и смотрел на дырку в линолеуме, почти не двигаясь. Только иногда прикрывал эту дырку носком кеда, а потом снова отводил ногу, и так много раз, как загипнотизированный. У меня никак не получалось осознать все, что происходило.

Последние месяцы я жил в уверенности, что осталось немного потерпеть и уже в следующем году я буду в своей семье, в Америке, где в школу меня будет возить желтый автобус. Мы вместе с Калебом каждое утро будем встречаться на остановке, чтобы сесть рядом и болтать всю дорогу (он бы трепался о чирлидершах). Эта нарочитая крутость, сквозившая от него даже в переписке, раздражала меня, но теперь мысль, что я больше никогда не услышу его сальных шуток, казалась мне невыносимой. Значит, и никаких походов на бейсбол вместе с Бруно, и никакого шоколадного печенья от Анны. Про печенье я уже просто так придумал, она его и не обещала, но в фильмах мамы пекут шоколадное печенье. А еще заставляют есть брокколи, а дети делают: «Бе-е-е», я представлял, что тоже буду так делать, хотя никогда ее не ел.

Наступал Новый год, а жизнь, которую я воображал себе в следующем году, рухнула. Я понял, что, хотя мое тело все еще было в баторе, мысленно я давно улетел отсюда и жил в Солт-Лейк-Сити на американской улице среди гор и мормонов, а этот закон вернул меня обратно, будто кинул об землю и расшиб. Теперь я должен был жить с этим дальше, но я чувствовал себя поломанным и не способным ни на что.

Я не сразу заметил, что в дверь кто-то стучит. Только когда послышалось негромкое, но почти жалобное: «Оливер», я вздрогнул и поднялся, чтобы открыть дверь. Это была Вика.

– Чего тебе нужно? – Я хотел спросить повежливей, но получилось как получилось.

Она встревожилась:

– Что с тобой?

Я опять чуть не обхамил ее, мол: «А то ты не в курсе!» – но, столкнувшись с ее открытым и сострадательным взглядом, устыдился своей реакции и ничего не ответил.

Она снова спросила:

– Чем ты болел?

– В смысле?

– Нам сказали, что ты в больнице.

– Ага. В психушке.

– Что ты там забыл? – Кажется, она испугалась моего ответа.

Я вспомнил, что Вика новенькая и пока еще не в курсе местной системы наказаний. А потому небрежно и, пожалуй, напустив излишнюю загадочность, пояснил:

– Это такое наказание за плохое поведение. Отправляют в психбольницу, и там тебе колют всякие препараты, аминазин, ну и… все такое.

Она ахнула:

– И тебе кололи?!

– Ага, – ответил я с таким видом, будто проходил подобные процедуры ежедневно. Но мне нравилось чувствовать ее волнение.

Вика опустила ладони на мои плечи (от этого меня прошибло, как от небольшого удара током) и заглянула мне в глаза. Я думал, она посочувствует или начнет возмущаться подобным воспитательным мерам, но она неожиданно спросила:

– Хочешь к нам на Новый год?

Я, удивленный, отстранился от нее:

– К кому – к вам?

Вика смутилась:

– Ну… Борис Иванович и тетя Оля хотят меня удочерить.

– Те старики?

– Они не старики!

Я хмыкнул, опуская глаза в пол:

– А я там что забыл?

– Они знают о твоей… ситуации. Они сами предложили, это же лучше, чем…

Она запнулась, и я закончил за нее:

– Чем здесь.

– Они правда хорошие, – просто сказала Вика.

Я вспомнил, какими обычно бывают новогодние праздники в баторе. Приезжают спонсоры, для которых устраивают показательную елку со стишками, песнями и театральными номерами, а те потом дарят сладкие подарки. Все бы ничего, но воспиталки сначала забирают подарки себе, перетряхивают, вытаскивая шоколадные конфеты, «Киндер-сюрпризы» и батончики, и только потом отдают их нам. После этого в пакетах остаются одни леденцы, карамельки и пара мандаринов. Когда