— Вы очень дотошный человек, не так ли, мистер Бёрк?

— Да.

— Напомните мне ещё раз дату.

— С июля по сентябрь 1967 года.

— А потом куда она уехала?

— Я не знаю. Она исчезла, — ответил Джин. — Поэтому бы я хотел знать имена всех жильцов, которые жили там в то же время. Может быть, кто-нибудь что-нибудь знает.

— Лето 1967 года, — сказала Лилиан Ортман, глядя вдаль, на её лице появилось меланхоличное выражение. — Да, я помню то лето. Все эти молодые парни и девушки, которые вели себя так свободно, они танцевали на улицах и в парках. Это было такое счастливое время.

— Но не для всех, — заметил Джин.

— Да, наверное. Но оно было таким для меня, — произнесла Лилиан Ортман, касаясь его руки. — Вывезите меня, пожалуйста, в сад. Хочу почувствовать тепло полуденного солнца.

Тем вечером Джину позвонил его брат. Абсолютно пьяным голосом он сообщил, что прилетает в Лос-Анджелес в понедельник и что ему предстоит неделя встреч.

— Я вношу последние поправки в сценарий, — рассказал он Джину- Как только я закончу, актёры получат его вместе со строгими указаниями.

— Похоже, что на этот раз фильм всё-таки снимут.

— Ну да, может быть. Чёрт их знает, — без особого энтузиазма ответил Рэй. — Я уже проходил через это.

И это была правда. Дважды Рэй писал сценарии для фильмов, до начала их съёмок оставались считанные недели, когда от них внезапно отказывались. Первый раз на «Парамаунт» уволили главного постановщика, и работа над всеми его картинами, находящимися в производстве, была временно приостановлена. Через своего агента Рэй попытался добиться продолжения съёмок, но новый режиссёр испугался, что в другом месте фильм могут снять лучше, и окончательно отказался от сценария. Это было в 1977 году.

Через два года Рэй написал интересную пьесу под названием «Сумеречный человек», леденящую кровь историю о маленьком мальчике, его маме и серийном убийце, который выдавал себя за странствующего чародея. «Юнивёрсал» предложила сценарий режиссёру Хэлу Эшби, а сам Мик Джеггер согласился играть роль убийцы Гудини. В Луизиане уже монтировали съёмочные площадки, и тут Эшби пришли в голову новые мысли по поводу сценария. Он предложил добавить нового героя и изменить сюжет, сделав его более закрученным, что показалось бессмысленным Рэю и студии.

Джеггер, которого к тому времени разочаровала его длинная роль, требовавшая к тому же южного акцента, отказался от неё, сославшись на пункт в договоре, по которому любые изменения в сценарии должны были быть согласованы с ним. На следующий день «Юнивёрсал» закрыла картину.

— Я же рассказывал тебе об этих павлинах, — произнёс Рэй. — Они будут кормить тебя завтраками до смерти. Я не верю ни единому их слову. Если этому суждено случиться — это случится.

— Где ты собираешься остановиться?

— В отеле «Беверли-Хиллз». Я заказал номер с двумя спальнями. Луи прилетает.

— Луи? — удивился Джин. — А я думал, что он играет в спектакле.

— Он играет. Он начался неделю тому назад, — ответил Рэй и пояснил: — Он блестяще сыграл роль Хосса в не бродвейском мюзикле по роману Сэма Шэпарда[103]«Зуб преступности», это вызвало волну откликов в «Нью-Йорк Тайме» и «Виллидж Войс». Луи сейчас нужен всем. Уильям Моррис собирается отвести его на кастинг на роль пилота на Эн-би-си. Они будут снимать какой-то рекламный фильм.

— Здорово, — ответил Джин.

— Давайте поужинаем все втроём.

— Посмотрим.

— Что значит «посмотрим»? К чёрту «посмотрим»! Ты, я и Луи. В четверг.

— Ты пьян, — сказал Джин.

— И что? — заорал Рэй. — И что, чёрт подери?

— Позвони мне, когда прилетишь, — не вполне искренне произнёс Джин и ещё несколько секунд просто смотрел на трубку, прежде чем повесить её на рычаг.

Внезапно в доме воцарилась абсолютная тишина, Джин слышал своё дыхание. Он нервничал и был слегка напуган, потом прикурил сигарету и открыл стеклянные двери, выходившие на крыльцо. Прохладный ветерок подул в лицо, он закрыл глаза и прислушался к своему дыханию в темноте. Тут его мысли словно бы отделились от него, он как будто стал посторонним в своём собственном сне. С удивлением и даже с изумлением он видел отрывки из своей жизни, прошлой и нынешней, и ему казалось, что они смешались и превратились в одно целое, словно корни деревьев, сплетённые под землёй.

Сначала он думал об Элис, о том, как она умирала в развороченном самолёте, потом он подумал, что виновен в том, что остался жить, и ему страстно захотелось забыть её лицо, стереть его из памяти, чтобы хоть как-то совладать с яростью и постоянной болью; потом он стал думать о том, что надо перестать вспоминать об этом и только тайна, ждущая разгадки, может отвлечь его мысли — какой-нибудь случай, в котором должно восторжествовать правосудие… к примеру, узнать-таки, кто убил Бобби Фуллера.

Затем он стал думать о Мелани Новак, об этом несчастном уязвимом существе, чья жизнь, заполненная безвкусными вещами, была подобна запутанному лабиринту. Темной ночью она стала свидетелем чего-то ужасного, и Джин представил, как она рассказывала про это хриплым от сигарет и дрожащим от волнения голосом.

А жена его брата Сандра, которая вот уже два года как умерла, и её возможная дружба в тюрьме с девушками Мэнсона, и особенно с Сьюзен Аткинс? Правду ли она рассказала Эдди Корнеллу или соврала? Но вот что было гораздо важнее: что ещё знал Эдди о Мэнсоне и Бобби Фуллере?

Потом Джин подумал о матери, желая понять и не понимая, зачем она бросила семью летом 1950-го. Расскажет ли ему отец всю правду, если он спросит об этом? И знает ли сам отец всю правду? И наконец, знал ли его отец, что на месте его бывшего книжного магазина, самого большого и успешного в Голливуде, теперь стояло здание, где грех правил балом, а мера извращенности представлений, устраиваемых там, определялась только фантазией клиентов да теми чёрными ветрами, что дуют в подвалах их душ?

Дорогая Элис!

С тех пор как я писала тебе, случилось много нового. Подробное описание займёт слишком много времени. Поэтому я расскажу тебе только о самом главном. Самое важное — я знаю, что ты мне не поверишь, Элис, но всё же — мы собираемся изменить мир. Мы — это Чарли, я и все, с кем мы вместе живём в пустыне.

Ты помнишь Чарли? Я о нём писала в двух последних письмах. Тот парень из Беркли с жидкими волосами и неправдоподобно тёмными глазами. Итак, оказалось, что этот забавный коротышка в помятых широких голубых брюках — сам Бог. Да, Элис, он — Б-О-Г!