Я лежал в темных недрах корабля и слушал, как английский джентльмен делит подлунный мир.

– А серб? – продолжал британец. – О сербском поэте Цветковиче вы подумали? От сербов всегда происходят все беды. Этот румяный толстяк такой бойкий. С его славой он может стать серьезной проблемой.

– Напротив, его популярность нам обеспечит хорошую прибыль, он даст концерт, сбор будет гигантский, гарантирую. И затем – ты же все помнишь? Не советую тебя меня обманывать.

– Положитесь на меня. – Там наверху, в темноте трюма, лысый актер клялся в верности своим руководителям.

Я лежал тихо, стараясь даже не дышать, чтобы заговорщики не догадались о моем присутствии. То, что англичанин или Яков убьют меня, не задумываясь, я понимал отчетливо. И ведь как верно сказано: никто не станет искать пропавшего человека в амстердамском порту. Провалился между судов, сорвался с причала, попал под груз – мало ли способов… Как быть? Кому рассказать? И как выбраться отсюда, чтобы они меня не услышали?

Теперь, когда страх от услышанного превосходил испуг, возникший при падении, я думал лишь о том, чтобы исчезнуть вместе с семьей с этого проклятого корабля. Но как отсюда бежать, как?

– Однако пора присоединиться к остальным, – заметил англичанин, – энтузиасты сколачивают трибуну. Пойду посмотрю на общий трудовой процесс. Люблю наблюдать за толпой.

– Я с вами схожу, – сказал Яков, – а ты, – это было с повелительной интонацией сказано актеру, – должен работать со всеми, ступай трудиться в рядах коммуны. Отправляйся, любезный, на причал, и сколачивай сцену.

– Идем отсюда, наше отсутствие слишком заметно, – и я услышал характерные звуки передвигаемых предметов (возможно, то были бухты канатов), на которых сидели собеседники.

Голоса наверху стихли. Заговорщики разошлись.

Оказалось, что я провалился в угольную яму.

В бравое время европейского братоубийства «Азарт» был военным кораблем: черные от копоти кочегары швыряли в топку уголь, машина пыхтела, пушки разворачивали дула к врагу, а сейчас ржавая развалина стояла пришвартованной к причалу, точно отставной вояка к загородной даче. Уголь в бункер не загружали, подозреваю, что о существовании бункера новый владелец корабля даже не знал. Однако бункер имелся – так и у генерала-пенсионера хранится наградной пистолет рядом с пилюлями от запора: полезет старый воин за пилюлями, найдет свой «вальтер», и воспоминания охватят седоусого головореза. Воин забудет про свой запор и будет тосковать о тех бурных денечках, когда обделаться от страха не составляло труда.

Угольная яма существовала, как же иначе? В каждом солидном доме должен быть подвал с припасами, а наш «Азарт» прежде был домом солидным.

Я лежал на куче ломких камней – в темноте не видел, что камни черные, но сообразил, что это уголь. А дальше можно было догадаться обо всем остальном: что еще должно быть, если имеется угольный бункер.

Но не догадался: был оглушен страхом. Пока заговорщики находились рядом, не смел шевельнуться; ни о чем не думал, кроме их слов, таких страшных. Когда голоса надо мной стихли, пополз по куче угля, наткнулся на стену. В стене – узкая дверь, я протиснулся. Помещений, усыпанных углем, на судне оказалось три, угольные бункера располагались один за другим вдоль борта, в самом глубоком уровне корабля, ниже только вода. Помещения соединялись узкими низкими дверями; петли ржавые, но если навалиться плечом, дверь поддавалась. Я прополз на четвереньках сквозь три отсека и, находя на ощупь очередную дверь в железной стене, радовался, что есть выход, но последнюю дверь отдраить не смог. Уголь, покрывавший пол, за полвека слежался в камень, не давая двери открыться.

Выхода не было.

Я был уверен, что если закричу, крик подхватит эхо, мой крик разнесется по всему кораблю – о, как загудел бы вопль в разрушенных помещениях «Азарта»!

В молодости я был (каюсь, до сих пор остаюсь) человеком, зависимым от культурных алгоритмов – в те годы был популярен фильм Феллини «И корабль плывет»; там изображен большой океанский лайнер, символ предвоенной Европы, этакий намек на «Титаник» и иллюстрация к работе Шпенглера одновременно. Так вот, в этом огромном лайнере пассажирами были оперные певцы, и они пели в угольном бункере корабля. Так уж устроен интеллигент, что, даже находясь в опасности, в самой унизительной ситуации он думает культурными штампами – вот и я вспомнил кадры Феллини и тех оперных певцов. Если бы я заорал, получилось бы не хуже, чем у них. Но кричать я боялся – неизвестно, кто придет на мой крик первым – капитан Август или оксфордский профессор.

Деться отсюда некуда, но и звать на помощь страшно.

Прошел час, в течение которого я ощупывал стены; успокаивал себя – в темноте надо продвигаться методично, осваивать сантиметр за сантиметром. Так обнаружил лестницу. То была не обычная лестница – просто железные скобы, нашитые на стену, по скобам матросы и кочегар спускались в черную дыру. Я наткнулся на одну из этих железяк, расшиб лоб. Больно; но обрадовался – сообразил, зачем скобы приделаны, полез вверх.

Лезть вверх – не то, что падать вниз, ответственно говорю: я пролетел до самого дна корабля за две секунды, а выбирался долго. Когда перебрался на следующий уровень, стало посветлее. Теперь я оказался, по моим представлениям, там, где живут матросы и где собирались заговорщики. Вероятно (так я думал), злодеи сидели в одном из кубриков. Лунный свет лился в недра корабля через многочисленные дыры в верхней палубе, свет отражался от стальных обшивок стен. Стало быть, я на той палубе, где расположены кубрики моряков, где-то здесь находится и наша каюта – так они называли ту сырую скважину, в которую нас поселили. Сообразить бы, куда теперь идти; перемещаясь по угольным дырам, я отполз далеко от наших мест. Теперь, преодолев три угольных отсека (сколько это составляет метров? тридцать?.. сорок?..), я находился уже под иными помещениями и не узнавал нашей палубы. Наверное, надо пройти вперед – корабль подобен замку или даже собору: никогда не знаешь, что встретишь за поворотом. Я пошел вперед.

В серой туманности я разглядел бочки и ящики, оставшиеся, вероятно, с военных времен: тара была маркирована характерными военными номерами – военную принадлежность изделия опознать легко по манере писать номер. Ящики были еще не трухлявыми, хотя многие доски растрескались и содержимое ящиков высыпалось на пол. Я вдруг понял, что стою не на палубе, но на месиве из разных продуктов, порошков и материалов, что высыпались из ящиков. А что там могло храниться? Какао-бобы? Вряд ли. Тогда в первый раз я подумал про порох. Если корабль был военным – а «Азарт» был военным кораблем, то на нем стояли пушки. А пушки стреляют снарядами. И куда все это могло деться? Вот оно – у меня под ногами.

То, что корабль начинен порохом, что мы спим на пороховом складе, меня привело в такой ужас, что страх перед заговорщиками отступил на второй план. Порох, наверное, отсырел, успокаивал я себя. А вдруг не отсырел? К тому же если в ящиках снаряды, то они и вовсе отсыреть не могут – мы знаем истории про мины, взрывавшиеся через сто лет после войны.