Открывал вечер угрюмый ботаник значительно постарше меня (страшно было даже подумать, что так однажды буду выглядеть я), сыгравший несколько композиций собственного сочинения. За последовавшие сорок пять минут на сцене успели мелькнуть почти все характерные типажи Ист-Виллиджа: едва умеющий играть подросток, неотесанный пожилой рокер, поэт под галлюциногенами, скверный рэпер и жадный до славы поп-дуэт, но даже самые низкопробные выступления мне почему-то скорее нравились. А стоило заскучать, я принимался следить за той парочкой в углу.

Примерно через час после начала открытого микрофона на сцену вышел еврейского вида паренек моего возраста с растрепанными волосами и спел под гитару шикарным низким вибрато песню, которая понравилась мне настолько, что я не мог поверить, что нахожусь в одном помещении с ее автором. Перед уходом со сцены он упомянул, что через пару дней у него в этом самом клубе будет концерт. Я записал его имя на салфетке, чтобы потом разузнать про него побольше и снова прийти его послушать. Еще несколько бездарных выступлений спустя на сцену вышла женщина с завитушками, на которые у нее явно ушел не один час, села за фортепиано и сыграла собственную джазовую мелодию, звучавшую ничуть не хуже бессмертной классики. Так и прошел этот открытый микрофон: некоторое количество фигни – что-то одно стоящее – снова фигня – опять нечто любопытное, и так далее. Я чувствовал себя так, словно попал на какую-то невиданную разновидность Вудстока[54], только проходившую в непосредственной близости от меня в обшарпанном зале, в котором бездарности периодически перемежались гениями. Количество имен на моей несчастной салфетке росло.

В какой-то момент я заметил, что практически все понравившиеся мне исполнители кучковались в одну группу и что любой мог просто подойти к ним и подписаться на электронную рассылку, попросить флаер предстоящего концерта или даже купить демо-CD с их записями. Я представился всем, кто мне понравился, выразил свое восхищение и несколько раз даже особенно отмечал определенные строчки в словах или куски мелодий. Обычно люди стремились сбежать от моих комплиментов куда подальше, но этим музыкантам было, напротив, любопытно. В ответ на мое признание, что я только второй день в Нью-Йорке, они говорили что-то в духе «Ты попал в правильную тусовку!» или «Готовься, будет весело».

Около полуночи на сцену вышла та самая парочка из угла. Они играли и пели фолк какими-то совершенно неподходящими к их внешности голосами – парень гундосил, а девушка похрипывала. Причем она намеренно пела в самой высокой октаве, на которую была способна, чтобы голос ломался. Они настолько круто играли на своих недостатках, что даже «большинство людей», по моему мнению, не могло не оценить.

Мой черед пришел ближе к трем утра, когда большая часть зрителей уже разошлись по домам. Я отыграл две свои песни; ведущему они понравились, и он даже пригласил меня как-нибудь провести у них концерт. Перед уходом я нашел всех людей со своей салфетки в расписании клуба и переписал даты их выступлений в карманный календарик. Никогда еще в нем не было отмечено столько событий.

Первые дни моего пребывания в Нью-Йорке в целом прошли под флагом высокой влажности и витания в облаках. Кондиционера в квартире моего товарища по колледжу не было. В один из этих дней я отправился на свое первое собеседование – на должность ассистента в агентстве эстрадных мероприятий. Я спустился по лестнице с четвертого этажа, некоторое время потолкался в метро, а потом прошел пешком несколько достаточно грязных и вонючих кварталов. По дороге я с дрожью думал о том, что будет, если я не смогу устроиться на работу – вполне могло оказаться, что меня вообще никто не станет нанимать. Я пытался всячески отвлечься от этих неприятных мыслей, сначала красотой Флэтайрона, а затем поездкой на лифте на умопомрачительную высоту. Однако мне было тошно от мерзкой уверенности в том, что здесь меня отвергнут точно так же, как всегда и везде в моей жизни, и вдобавок от осознания того, что я заметно вспотел.

Собеседование со мной проводила женщина из кадрового отдела с по-армейски коротко подстриженными светлыми, местами почти серебристыми, волосами. На вид ей было около сорока. Очки в круглой оправе подчеркивали округлое лицо и контрастировали с острыми вертикальными линиями на ее пиджаке. Улыбалась она, поднимая лишь левый уголок рта – этакий эквивалент приподнятой брови в мире улыбок. Фраза «human resources» произвела на меня эффект вылитого на голову ведра ледяной воды – эти люди открытым текстом признавались в том, что относятся к людям лишь как к шестеренкам в огромной капиталистической машине. Впрочем, сложно было представить, что конкретно эта элегантная женщина сама воспринимает живых людей как сухой ресурс. Мне подумалось, что этому агентству стоило бы переименовать свой кадровый отдел и назвать его как-нибудь поизобретательнее.

– Итак, – произнесла она, откинувшись в кресле и, как мне показалось, преодолев желание закинуть ноги на стол. – Что у нас здесь?

Я плохо представлял себе профессиональный корпоративный этикет, но я явно чувствовал, что конкретно эта женщина по той или иной причине его не соблюдала, и мне это нравилось.

– Это мое первое настоящее собеседование, – признался я.

Ее лоб пошел складочками; она кривовато улыбнулась мне, видимо, пытаясь понять, прикидываюсь я или говорю серьезно.

– Ой, да не переживайте, – сказала она, беспечно помахав рукой, чем ловко сгладила ситуацию вне зависимости от того, шутил я или нет. Однако, несмотря на всю ее социальную грацию, я явственно видел, что мои слова о том, что это мое первое собеседование, ощутимо сбили ее с толку.

Она начала задавать вопросы сухим и безжизненным голосом: почему я решил добиваться должности именно здесь, почему вообще выбрал эту сферу деятельности и так далее. В какой-то момент после череды вопросов, которые она явно задавала не раз и не два на дню и совершенно точно не любила задавать, она взяла небольшую паузу. Улучив момент, я произнес:

– Было бы гораздо лучше, если бы можно было самостоятельно выбирать вопросы.

Женщина тут же вскинулась.

– Держу пари, у нас вышел бы отличный и увлекательный разговор, если бы вы имели право сами выбирать, о чем меня спрашивать, – пояснил я. Она засмеялась, чем несколько меня приободрила. – Наверняка ведь большинство людей отвечает примерно одинаково? – поинтересовался я.

– Ага, – ответила она, посмеиваясь.

– Я бы на вашем месте точно не выдержал, – признался я. – Это же словно пытка капающей водой, только вместо воды у вас ответы на эти вопросы.

Ей, кажется, понравились мои слова.