Спустя несколько месяцев после переезда в Нью-Йорк меня пригласили на очередное собеседование – на сей раз на должность помощника литературного агента. Чарли казался ровесником моего отца, носил пошитый на заказ костюм и очки в черепаховой оправе и говорил мелодично в стиле «Крысиной стаи»[58] и с использованием уже вышедшего из обихода сленга. Он мне сразу понравился своей нахальной улыбкой и общей расслабленностью. Чарли имел привычку горячо жестикулировать, размахивая руками и периодически промакивая лоб и лысую макушку платком. Собеседование проходило в его пижонском кабинете, обставленном в стиле пятидесятых. Вопросы он задавал исключительно те, на которые сам желал знать ответ. Я показал ему литературный журнал, который выпускал в колледже. Изучив его, он справился о подробностях моего общения с писателями и о том, чем я руководствовался, выбирая обложку. Потом он спросил, как долго я уже живу в Нью-Йорке, и попросил описать свои впечатления от города. Я рассказал ему об открытом микрофоне и о том, что здесь меня впервые начали признавать люди, которые мне нравятся. Мой рассказ о случайных встречах с талантливыми исполнителями напомнили ему историю его собственного становления агентом. Несколько десятилетий тому Чарли посоветовал одному своему знакомому поэту, писавшему тогда исключительно «в стол», послать стихи в пару-тройку издательств. В итоге этот его знакомый стал самым популярным в наше время поэтом в США. Я, впрочем, сразу честно признался, что не слышал о таком поэте, и Чарли рассмеялся. Он сказал мне, что по-настоящему хорошим профессионалом агента делает способность подмечать истинную красоту и талант. Я в ответ сказал, что удивлен тем, что такое огромное количество людей попадают под влияние других и перенимают их точку зрения, боясь доверять собственным наблюдениям. Я даже привел в пример мой любимый отрывок из уже экранизированной на тот момент детской книжки под названием «Последний единорог».

– Для большинства людей рог единорога невидим, – сказал я, – лишь те, кто предрасположен к магии, способны отличить единорога от обычной лошади. Однажды ведьма увидела единорога, поймала его и заперла в клетке в переездном зоопарке. Но посетители не владели магией и видели в единороге лишь лошадь. Тогда ведьма прицепила единорогу ненастоящий рог рядом с его собственным, и все люди были в восторге и дивились рогу, который можно было без труда надеть и на обычную лошадь. Ненастоящий рог привлек больше внимания, чем сам единорог.

После этого краткого пересказа Чарли сказал, что услышал достаточно, и заявил, что я принят на работу.

Первый же мой рабочий день начался с того, что, не успел я устроиться за рабочим столом неподалеку от кабинета Чарли, тот подбежал ко мне и сказал, что у нас появилась проблема. Чарли представлял интересы одного автора-призрака, писавшего от имени другого известного автора триллеры, стабильно становившиеся бестселлерами, и вот этот человек собрался издать одну книгу под собственным именем, да только рукопись оказалась слабовата.

– Он не желает меня слушать и внимать моим советам, – сказал Чарли. – У него эгоистичная истерика. Грозится разорвать со мной контракт, если не сдам в печать рукопись ровно в том виде, в котором он ее мне предоставил.

Он попросил меня прочитать текст и поделиться своим мнением.

Рукопись и впрямь оказалась слабовата, и я даже предполагал, что знаю, почему именно. События очередного триллера этого автора-призрака разворачивались в 1970-х годах в его родном городе. В результате те куски, в которых описывался сам город и жившие в нем подростки, выглядели гораздо более продуманными и тщательно написанными, чем те, которые, собственно, двигали сюжет. Все это я высказал Чарли, стоя в дверях его кабинета.

– Думаю, он боится, что вы начнете критиковать те места, в которых он описывает нечто дорогое для него самого.

Чарли слушал меня с явным скепсисом, но и с долей любопытства.

– Он – автор-призрак, он никогда не имел возможности писать о чем-то личном, говорить о чем-то от своего лица. Ему хочется написать о своей юности, но он боится, что ему не позволят этого сделать. Слабо тут написаны только те части, которые ему самому явно не интересны. Он писал их просто для галочки. Если отредактировать только эти куски, а остальное не трогать, а наоборот похвалить, он наверняка обрадуется. Его наверняка тронет, что мы ценим его личность и переживания.

Чарли осклабился так, словно я предложил ему какое-то дикое пари, и произнес:

– А давай ты сам с ним поговоришь? – он ловко вспрыгнул на ноги, подобно играющему коту. – Я скажу ему, что буквально вчера нанял помощника – просто какого-то неизвестного мне парнишку с улицы – что ему понравилась рукопись и что он хотел бы с ним поговорить. Скажу, что понятия не имею, о чем именно, что он волен в любой момент бросить трубку или вовсе отказаться от разговора. Думаю, любопытство его перевесит, и он все же согласится. А если твои слова ему не понравятся, меня он винить не сможет и не станет.

Чарли оценивающе посмотрел на меня. – Ты-то сам согласен ему позвонить?

– Конечно, – сказал я. – С какой стати я могу быть не согласен?[59]

Чарли подавил смешок, улыбнулся и кивнул мне.

Мой стол стоял прямо напротив стеклянной перегородки, отделяющей кабинет Чарли, так что мы могли видеть друг друга, но не слышать. Я наблюдал, как Чарли говорил с автором-призраком, покручиваясь туда-сюда на своем кресле. В какой-то момент он показал мне большой палец, перебросил звонок на мою линию и стал с ухмылкой наблюдать уже за мной.

Я сказал автору-призраку, что прочитал рукопись и что мне она показалась гораздо более самобытной и вдохновенной, чем все то, что он писал за последние пять лет. Сказал также, что явственно почувствовал в ходе чтения, что автор явно не привык к самовыражению в своих текстах, и предложил урезать и отредактировать все куски текста, которые он, судя по всему, на самом деле не особенно хотел писать.

Я начал зачитывать один из таких отрывков, на ходу предлагая правки и объясняя их причины; мой собеседник на том конце провода молчал, не подавая никаких признаков согласия или несогласия. Сидевший в своем кабинете Чарли буквально не отводил от меня взгляда. Когда я закончил, автор-призрак поблагодарил меня и попросил переключить звонок обратно на Чарли.

Чарли поднял трубку и практически тут же в уголках его глаз стали появляться веселые складочки. А затем он замер с отвисшей челюстью. Повесив трубку, он только что не бегом понесся к моему столу.

– Даже не представляю, что ты наговорил этому типу, – произнес он, сдерживая смех, – но он согласен принять все твои правки. Говорит: «Не знаю, где ты откопал этого парня, но он лучший редактор из всех, с кем мне когда-либо доводилось работать».