- Приехали, приехали к бабушке Варе, не надо плакать, – заулыбалась дочке Надя, внушая спокойствие.

- Так вы к Тихоновне? – немного виновато обратилась тетка в берете.

- Да, к Варваре Тихоновне Кирсановой, – пояснила Надя.

- Вон она вас встречает, – радушно улыбнулась тетка, – давайте помогу.

Вместе с Надей они вытащили вещи и коляску.

- Надюша! – это маленькая и верткая бабушка Варя, расталкивая приехавших и встречающих, прорывалась к внучатой племяннице.

- Вот и бабушка Варя, Соня, смотри – бабушка!

Такое уже забытое и теплое слово «бабушка». Надя с Соней получили каждая свою порцию поцелуев. Варвара с нескрываемой гордостью демонстрировала собравшимся своих девчонок.

- Варвара, так это твои? – подошла и сморщенная старушка. – Так у тебя вроде два внука, или это невестка?

- Это моей покойной сестры Раисы внучка Наденька, молодец – про старуху не забывает. Устали мои голубки? Пойдемте, пойдемте.

Надя с Варварой покатили чемодан и коляску по улице. Вокруг бушевала метель, бросая снег в лицо. Сквозь пургу просвечивались силуэты двускатных крыш крепких деревенских домов.

- Слава Богу, добрались, – улыбалась Варвара, – а я уж так молилась, чтобы вы до снега успели проскочить. Завтра у Зайцевых санки возьмем, с колясулькой этой хлипкой здесь делать нечего.

- Да, саночки бы не помешали, – легко согласилась Надя.

- Машина, машина едЯ, давай в сторонку сойдем, – Варвара потянула Надю прижаться к забору.

Широкая морда внедорожника разорвала стену метели, колеса легко цеплялись за бугристую припорошенную снегом дорогу. И опять Наде показалось, что за рулем сидит Кирилл, небритый и осунувшийся. Машина давно проехала, а Надя все оглядывалась назад. А надо ли оглядываться?

Двумя годами ранее

- Ну, наконец-то, Ангелина, – радостно закричала Надя в трубку, – что же вы так долго не приезжали? Уехали на три дня, а вернулись через три недели.

- Решили весь отпуск на путешествия извести, – хихикнула Ангелина, – потолкались на фестивале, потом к родне Вадима в Волгоград рванули. Было так здорово, зря ты с нами не поехала. Шмаков там пыхтел, но ему ничего не обломилось, а ты бы обязательно выиграла.

- Да-ну, уха мужских рук требует.

- Ой, не смеши меня, кто это так сказал, Медный твой? – все-таки Ангелина по-прежнему недолюбливала Кирилла.

- Нет, он в меня верил.

- Если бы верил, вы бы с нами поехали, – продолжала дразнить подруга.

- Я же говорила, что у него там какие-то неприятности на работе, ему нельзя из города выезжать, – Надя сама точно не знала, что случилось у Кирилла, но расспрашивать не стала, захочет – сам расскажет.

- Смахивает на подписку о невыезде, он никого там не замочил? – опять хмыкнула Ангелина.

- Гель, ну что за глупости?

- Не обижайся, тянет пошутить. Надь, ты только не растворяйся там в любимом, не забывай о своих интересах, желаниях… мечтах, а то ты меня беспокоишь, – Ангелина погромче вздохнула в трубку.

- Геля, я не растворяюсь, у нас все хорошо, нам просто вместе хорошо.

- Понятно, не просто влюбилась, а по уши, – выдала диагноз Ангелина, – по счастливому голосу слышу.

- Сбрось лучше фотки с фестиваля.

- Кидаю.

Надя, поговорив с подругой, закружилась по комнате, потом села рассматривать фотографии. Да, конечно, ей хотелось быть там, на Волге, пусть не выиграть, если честно, в ушице она пока не сильна, но почувствовать атмосферу праздника, потолкаться среди единомышленников, таких же увлеченных, немного чокнутых кулинаров, да просто посидеть на берегу великой реки. Но Кирилл сначала приболел, потом признался, что не может выехать, правда сказал – не обидится, если она поедет с друзьями. Как? Без него?! Да ну его, этот фестиваль.

И Надя осталась, и не пожалела: они с Кириллом изучали друг друга, привыкали друг к другу, наслаждались друг другом. Иногда ей казалось, что их квартира – это уютный корабль, плывущий в бушующем городском море. А еще сердце грела надежда, что у нее теперь снова есть семья. А фестиваль, ну что фестиваль? Сколько еще будет таких фестивалей…

В дверь позвонили. Эдик?

- Привет, – улыбнулась Надя, – ты один?

Эдик, пряча глаза, бочком вошел в квартиру.

- Ты сам ехал или тебя привезли? – Надя почувствовала неладное, мальчик выглядел подавленным, подбородок дрожал, а взгляд буравил пол. Вот-вот и Эдик расплачется.

- Я на автобусе, – отрывисто буркнул он, так всегда делал Кирилл, когда был не в духе. 

- Что-то случилось?

- Ничего, просто приехал.

Не хочет говорить. Надя плохо представляла себе детскую психологию: надо ли выпытать у него правду или сделать вид, что ничего не заметила?

- Как здорово, что ты приехал, – выбрала она вторую тактику. – А мне тут друзья с Волги фотки прислали, они там картошку на костре пекут, – заворковала, помогая снять ему куртку: – Так захотелось печеной картошечки. Ты пек когда-нибудь картошку?

- Да, с папой на даче.

- Здорово. А давай сейчас напечем.

- На балконе? – обрадовался Эдик.

- Да нет, на балконе нам не разрешат, а вот в духовке…

- В духовке, – разочарованно протянул мальчик, – это не то.

- А вот увидишь, что будет очень похоже, у меня есть веточка розмарина, мы ее подожжём, и будет как с дымком.

Надя, дождавшись, когда гость отвлечется, тихонько отправила Кириллу эсемеску: «Эдик у нас».

Посередине кухни, прямо на полу, квартирные-туристы расстелили скатерть, набросали подушек. Для антуража чай Надя заварила в термосе, из картонной коробки они с Эдиком вырезали круги-тарелки, а фонарик, накрытый красным шейным платком, изображал костер. Картошечка поспела. Эдик повеселел, разрывая фольгу и прорезая «настоящим» ножом тонкую кожуру, он с аппетитом вгрызался в рассыпчатую сердцевину.

- Вкусно? – подмигнула Надя.

- Очень!

И тут скрипнула входная дверь.

- Ура, папа! – Эдик обрадованно вскочил на ноги. – Пап, а мы тут картошку испекли. И тебе… – голос взлетел и замер, обрываясь. – Мама?

Надя вздрогнула. В дверном проеме кухни появилась женщина: миловидное лицо, высокий лоб, изящно очерченные брови, глаза – льдинки в обрамлении длинных ресниц, аристократический прямой нос с немного приплюснутыми крыльями и тонкие, умело увеличенные с помощью макияжа губы. Волосы собраны назад в тугой пучок. Серый брючный костюм подчеркивал хорошую фигуру. Было в ее образе что-то нервное и хищно-опасное.  

Обведя комнату недовольным взглядом и, лишь на мгновение кольнув Надю пристальным вниманием, женщина отрывисто скомандовала притихшему Эдику: