Джесси осталась стоять у перил и глядела на улицу. Она высматривала своего Луи, который должен был с минуты на минуту вернуться в отель.

Мимо шли прохожие: кто-то лениво прогуливался, кто-то шагал торопливо, спеша домой. Один из людей привлек ее взор и заставил вздрогнуть в страхе, а скорее в отвращении. В тени дерева стоял исполинского роста мужчина и глядел на нее, буквально пожирая глазами. Даже в самой его фигуре угадывалось нечто зловещее. Лицо его, на которое падал свет фонаря у дверей отеля, только усиливало это впечатление. Молодая девушка не стала внимательно изучать его, но отпрянула, укрывшись рядом с сестрой.

– Что с тобой, Джесси? – спросила Хелен, заметив испуг сестры. – Тебя что-то встревожило? Что-то связанное с Луи?

– Нет-нет, сестрица, – отвечала Джесси. – Он тут не при чем.

– Тогда кто?

– Какой-то жуткий с виду мужчина. Здоровенный детина, такой страшный, что кого угодно напугает. Я несколько раз встречала его, когда прогуливалась, и всякий раз меня охватывала дрожь.

– Он был с тобой невежлив?

– Скорее просто нахален. И смотрел на меня как-то странно. Ну и жуткие у него глазищи! Такие пустые, холодные, как у аллигатора. Я уже хотела сказать отцу или Луи, но знала, что Луи разозлится и захочет убить этого верзилу. А только что я увидела это страшилище – оно стояло на дорожке напротив. Да и сейчас наверняка стоит.

– Давай-ка заглянем в эти крокодильи очи.

Бесстрашная старшая сестра, черпая мужество в отчаянии, подошла к перилам и, облокотившись на них, стала смотреть на улицу. Мимо проходили разные мужчины, но ни один не подходил под описание.

Один из них стоял под деревом, но не под тем, о котором упоминала Джесси, а на противоположной стороне улицы. Да и ростом он не мог похвастаться, а напротив, был низок и худощав. Впрочем, располагался неизвестный в тени, и определенно судить было сложно.

Через секунду незнакомец двинулся с места. Его походка привлекла ее внимание, затем в свете фонаря видна стала его фигура и, наконец, лицо. Увидев его, девушка содрогнулась всем телом.

Глупо было думать, будто над вершинами деревьев ей явилось лицо Чарльза Клэнси. Вот и теперь, разве не плодом галлюцинации было разглядеть на улице Натчиточеса его убийцу? Не может быть! Но это не сон – по улице шел Ричард Дарк!

Хелен хотела закричать: «Убийца!» и «Хватайте его!», но не смогла. Она стояла, как завороженная, не в силах пошевелить ни рукой, ни ногой, лишилась дара речи и едва дышала.

Это продолжалось, пока преступник не скрылся из виду. Тогда Хелен с трудом дошла до сестры и призналась, что тоже испугалась увиденного на улице призрака.

– Извините, незнакомец, если я вам помешаю читать газету. Я приветствую любознательность в человеке, но так как мы все собираемся сесть за стол и хряпнуть, то не угодно ли и вам присоединиться к нам?

Исходило это грубоватое, но добродушное предложение от человека средних лет, рост которого составлял по меньшей мере шесть футов и три дюйма, и это не считая толстых подошв сапог из буйволовой кожи, голенища которых заканчивались на пару дюймов выше колена. Этот субъект, наделенный угловатым лицом и нескладно сложенный, был облачен в красный плащ-пончо и брюки, заправленные в упомянутые выше сапоги. Под плащом был кожаный ремень, из-под которого торчали нож-боуи и рукоять револьвера системы Кольта. Наружность его полностью соответствовала экипировке. У него была типичная для завсегдатая тюремных заведений физиономия, щеки, распухшие от пьянства, водянистые, налитые кровью глаза, толстые, чувственные губы и свернутый набок нос, словно с ним невежливо обошлись в каком-то кулачном поединке. Волосы у него были цвета желтой глины, на лбу несколько светлее, но не было ни малейшего признака растительности на верхней губе, на щеках и на толстой бычьей шее, которой, казалось, рано или поздно потребуется что-то более жесткое, чем волосы, для предохранения от петли палача.

Человек, получивший приглашение, представлял собой совершенно другой тип. Он был почти вдвое моложе своего собеседника. Вид у него был угрюмый от бессонницы и беспокойства, бледное лицо осунулось, щеки ввалились, на верхней губе виднелись синеватые пятна – след недавно сбритых усов; черные глаза бросали настороженные взгляды из-под широкополой шляпы. Он был строен, но одежда скрывала его телосложение, она была слишком груба и слишком широка, словно человек предпочитал не подчеркнуть выгодные стороны фигуры, но скрыть их. Опытный сыщик при виде этого джентльмена вскоре узнал бы по его платью, а в особенности по шляпе и по манере, с какой она была надета, что это лишь неловкий маскарад. Мысль или подозрение подобного рода мелькнуло в уме геркулеса, предложившего ему «хряпнуть», хотя сыщиком он не был.

– Благодарю вас, – отвечал молодой человек, опустив газету на колени и слегка приподымая шляпу. – Благодарю вас, я надеюсь, что вы меня извините, но я только что выпил.

– Да черта с два! Не в этот раз, чужак. В здешней таверне заведено такое правило, что все пьют вместе, в особенности, когда встречаются в первый раз. Итак, извольте назвать марку вашего любимого пойла.

– В таком случае я согласен, – отвечал усердный читатель, откладывая в сторону вместе с газетой и свою неохоту.

Он встал, подошел к буфету и сказал с притворной искренностью:

– Фил Куэнтрел не такой человек, чтоб отступать перед стаканом; но, джентльмены, так как я в вашем обществе гость, надеюсь, вы позволите мне заплатить за все, что мы выпьем?

Этих «джентльменов» было восемь человек, но ни один из них по своей наружности не мог претендовать на подобный титул. Все они были достойными собратьями грубого богатыря в пончо, который завязал разговор. Если бы Фил Куэнтрел обратился к ним, назвав «мерзавцами», то оказался бы ближе к истине.

– Нет! – закричали многие из них в намерении показать, что являются джентльменами хотя бы в смысле щедрости. – Здесь чужаки не угощают. Выпейте с нами, мистер Куэнтрел.

– Теперь моя очередь, – сказал авторитетным тоном тот, который говорил первым, – а после будет угощать, кто хочет. Эй, Джонни, неси выпивку! Для меня бренди-смэш[28].

Упомянутый бармен, имевший такой же отталкивающий вид, как и его посетители, со свойственным его званию проворством уставил барную стойку бутылками и графинами с разными сортами напитков. Затем на ней выстроился ряд стаканов, соотносившийся числом с количеством предполагаемых выпивох. И вскоре каждый уже поглощал смесь, наиболее подходящую ему по вкусу.

Подобные сцены повторяются ежедневно, каждый час, едва ли не каждую минуту в любой гостинице южных штатов, но описываемая таверна отличалась от обычной деревенской гостиницы или придорожного отеля. Она стояла на краю Натчиточеса, в предместье, называемом Индейским кварталом, а иногда Испанским городом, потому что здесь проживали чистокровные индейцы, а также помесь испанцев с индейцами – потомки отважных солдат, основавших это поселение.