– Именно, – подхватила Изабелла.

Какое-то время оба молчали. Изабелла снова принялась смотреть в окно, но больше не думала о сорняках. Все мысли были сосредоточены на коллизии, которую она сама создала и из которой не видела легкого, безболезненного выхода. Разве что взять и переложить все на Иана… Но как можно свалить ответственность на него? Ведь он всего лишь поделился с ней переживаниями.

– А она знает? – разорвал тишину голос Иана.

– Знает что? – Изабелла еще не открыла Иану, что ни словом не обмолвилась матери погибшего о видениях. – Я не рассказывала ей о вас. Не смогла. Он был в комнате.

– Нет, я имел в виду другое. Известно ли матери донора, что ее сожитель, возможно, был виновником несчастного случая?

Вопрос удивил Изабеллу. Об этом она не подумала, а между тем нельзя было исключать подобную возможность. На первый взгляд казалось, что мать ничего не знала, но что, если знала? Тогда все предстает в ином свете.

– Если ей это известно, значит, она выгораживает убийцу сына, – медленно произнесла Изабелла. – Как вы считаете, это возможно?

– Да, – проговорил Иан после некоторого раздумья. – Многие матери поступили бы так же. Убийства в семье не редкая вещь, и очень часто женщина покрывает мужчину. Например, разъяренный отчим калечит ребенка, а его мать молчит. Может, из страха, может, от чувства беспомощности. Может, из-за превратного понимания верности. Такие случаи нередки.

Изабелла мысленно вернулась к своему разговору с Роуз Маклеод. Вспомнила, как та вся обратилась в слух, едва узнала, что незнакомке, возможно, что-то известно о несчастном случае. В ее поведении не было фальши. Это так же очевидно, как и то, что мужчина, наоборот, забеспокоился и напрягся, едва гостья коснулась острой темы, а потом явно расслабился, когда выяснилось, что описание внешности водителя автоматически выводит его из-под подозрения.

– Уверена, что она ничего не знает, – твердо заключила Изабелла. – Да, я совершенно уверена.

– Отлично, – подхватил Иан. – Она не знает. Что же дальше?

– Действительно. – Изабелла нервно рассмеялась. – Что же дальше?

– Мы можем сообщить всё, что знаем, полиции, – спокойным голосом продолжил Иан. – Можем переложить всё на них.

– Что даст нулевой результат, – ответила Изабелла. – Полиция не предъявит ему обвинений в убийстве на основании данных, полученных – как они, вероятно, сочтут – в бреду. – Видя, что Иан принимает ее доводы, она продолжила: – Думать надо о том, идти ли к этой женщине и говорить ей, что мужчина, с которым она живет, возможно, и есть неизвестный водитель, убивший ее сына. Возможно, подчеркиваю, всего лишь возможно. Ведь вся цепочка строится на весьма хрупкой гипотезе, что ваши видения действительно что-то доказывают.

Гипотеза и в самом деле хрупкая. Но даже если считать, что информация достоверна и мать поверит нам, хоть доказать ничего невозможно, чего мы достигнем? Зародим в ней чудовищное сомнение. Вероятно, разрушим ее отношения с этим мужчиной. И в результате она, только что потерявшая сына, лишится и спутника жизни.

– Что ж, значит, лучше промолчать, – устало заключил Иан.

– Молчать нельзя, – вздохнула Изабелла. Заметив усталость Иана и не желая усугублять ее, она не стала пояснять эти слова. А смысл за ними скрывался вот какой: сама идея справедливости и долг перед обществом велит наказывать пьяных водителей – ведь в данном случае речь, вероятно, шла о пьяном водителе, – не позволять совершившим убийство на дороге улизнуть от ответственности. Это было настолько важно, что оказывалось сильнее желания защитить несчастную женщину от еще одного потрясения. Решение было тяжелым, но выводило на правильный путь. Хотя, приняв его, Изабелла все же подумала, насколько легче было бы оставить все как есть и убедить себя, что это не ее, а чужое дело. Такой подход, конечно, приводил бы к заключению, что все мы чужие, но это было неправдой. Во всяком случае, в глазах Изабеллы. Как и в глазах Джона Донна, написавшего удивительные, душу пронзающие слова о людях и островах. «Если море смывает даже комок земли, то Европа становится меньше», – сказал он. И да, это так.

Но, даже придя к выводу, что забота о благе общества и моральный долг призывают ее к действию, она все же не понимала, как именно действовать. И это сбивало с толку. Знать, что пора перейти в наступление, но не знать как. Так, вероятно, чувствуют себя люди, когда война объявлена, но ни одна бомба еще не упала и ни одно ружье не выстрелило.

В магазинчике Кэт, куда теперь шла Изабелла, Эдди выстраивал на прилавке горку из банок с анчоусовым паштетом. Занятие спокойное, да и в магазине спокойно – всего один покупатель. Респектабельный с виду господин, он все колебался, не понимая, какой из двух сортов овсяного печенья лучше выбрать. Украдкой косившийся на него Эдди переглянулся с Кэт и выразительно пожал плечами. Ответив ему улыбкой, Кэт двинулась на подмогу незадачливому покупателю.

– То, что слева, чуть более солоноватое, – разъяснила она, подойдя. – В остальном вкус, по-моему, одинаков.

Оторвав взгляд от печений, мужчина обернулся. Лицо у него было обеспокоенное:

– Ищу овсяное печенье в форме треугольничков, – сказал он. – Вы ведь, наверное, знаете, каким оно должно быть. Треугольник с одной слегка закругленной стороной. Есть ведь даже такое выражение – «в форме овсяного печенья».

Взяв в руки коробку с печеньем, Кэт внимательно изучила ее содержимое.

– Круглые, – подтвердила она. – И эти тоже. Простите, но, похоже, все наше печенье круглое.

– Но ведь его выпускают и правильной формы. – Мужчина нервно теребил обшлага своей дорогой кашемировой куртки. – Вы не могли бы заказать такое?

– Думаю, да, – сказала Кэт. – Я попробую сделать заказ, просто никто никогда не просил…

– Я кажусь вам странноватым, – вздохнул покупатель. – Но сами подумайте: в мире осталось так мало подлинного, связанного с традицией определенных мест. Так что мелочи – вроде формы овсяного печенья – приобретают совсем новый смысл. Мир тяготеет к стандартизации. Мир хочет отнять у нас наше, шотландское.

Боль, сквозившая в его голосе, поразила Кэт. Он прав, подумалось ей, в такой небольшой стране, как Шотландия, необходимо оберегать любые мелочи нашей жизни. А ранимому человеку тяжело видеть, как исчезают привычные с детства предметы шотландского обихода.

– Они подчинили себе наши банки, – продолжал сокрушаться незнакомец. – Взгляните только, в каком положении наши банки! Они уничтожили наши шотландские полки. И хотят уничтожить все, что свойственно только нам.

– Но они все-таки вернули нам парламент, – улыбнулась Кэт. – У нас снова есть свой парламент. С этим ведь не поспоришь?

– В общем, так, – согласился мужчина. – Но какие у него полномочия? Введение закона о выпечке треугольных овсяных печений?

Он засмеялся, и Кэт с облегчением рассмеялась тоже. Ей уже начинало казаться, что покупатель не в себе, но ведь сумасшедшие над собой не смеются.