– И как же ты об этом узнала? Кто-то сказал? Может, ты все преувеличиваешь?

Марк усадил ее за стол и включил чайник. Тамара достала из сумочки платок и шумно высморкалась. Затем, сухо умывшись ладонью (движение машинальное, нервное), села прямо и посмотрела на Марка долгим взглядом.

– Если бы, Марк… Я пришла, а его вещей нет… И ни записки, ничего… Я поняла, что произошло, но не знала, где его искать. Зоси нет, говорю же, посоветоваться не с кем, к тому же она наверняка бы рассказала мне, где он и с кем, она человек наблюдательный, всегда была рядом… И я позвонила подруге. И знаешь что оказалось? Что все мое окружение знает о романе Гоши с Сашкой, кроме меня… Как это, собственно, всегда и бывает.

– Может, это только сплетни? Ты же сама говорила, что твоя сестра постоянно была рядом с вами…

– Я поехала туда, к ней. Долго звонила. Думаю, еще бы немного, и звонок бы сгорел… Но я чувствовала, что они, голубки, там. Представляешь, они долго не открывали, а потом открыли. Вернее, открыл… Гоша. Стоял себе на пороге с каменным лицом, не виноватым, а именно каменным, и молчал. Ждал, наверное, когда я взорвусь и брошусь его бить, царапать… Я вдруг поняла, что он боится, что я захочу что-нибудь сделать с сестрой, поэтому держал оборону… А я… Я что? Говорю: Гоша, это правда? Он говорит: да. Сказал еще, что мне надо успокоиться, взять себя в руки и все хорошенько обдумать. Он имел в виду имущественную сторону нашего развода… Вот я и думаю. Хожу с тех пор вот уже несколько часов – и думаю, думаю… Главное, не свихнуться… Понимаешь, не могу представить себе жизнь без него… Он ушел, а мне кажется, что он умер. И главное, я не могу его вернуть. Даже если сделаю сальто-мортале. Если даже стану президентом страны. Понимаешь, надо знать моего мужа. Он – человек крайне нерешительный по сравнению со мной. Но, если уж он ушел, значит, готовился к этому давно. У него было много времени, можешь мне поверить…

Она говорила долго, выпила несколько чашек чаю, кофе, потом попросила коньяку, водки… Марк достал из холодильника фаршированную грибами холодную рыбу, салат. Тамара закусывала, всхлипывая и слизывая языком бежавшие из глаз слезы. Когда же тема измены Георгия была как будто исчерпана, она вдруг вспомнила про пейзаж и снова залилась слезами.

– Вот Рита… Она цены себе не знает. Говорит, что пейзаж неудачный. Глупости! Да я, когда только первый раз увидела его, сразу как будто бы оказалась на Волге, с картины пахнуло запахом воды, рыбы… Марк, тебе повезло с Ритой, она очень талантлива, и вообще, она интересный человек. Ты ее береги… Мы вот с тобой сейчас сидим здесь, а ты знаешь, где она?

Марк достал телефон и в который уже раз набрал номер Риты. Но ее телефон был отключен. От досады он не мог говорить о ней: он волновался ужасно, и мысли его были довольно далеки от темы разговора с Тамарой. Он мысленно уже просил руководство проверить ее купе на одной из станций… Вдруг вдова Рубина что-то сделала с ней, когда поняла, что Рита в купе – не случайный пассажир… Но потом позвонил Локотков и сказал, что в то время, когда было совершено убийство Рубина, его жена находилась у своей родственницы, в Химках, это только что проверили… Кроме этого, нашлись свидетели, которые давно знают Рубиных… Словом, Рубина – тоже в какой-то степени жертва, но только самого мужа, человека, склонного к изменам… Однако на убийство она не способна. Марк кричал в трубку, обращаясь к Локоткову, что все это – только слова, что никто не может знать с уверенностью, способен человек на убийство или нет… Другое дело – алиби…

Беседа с Тамарой, прерываемая телефонными звонками и разговорами об убийстве Рубина, немного успокоила Тамару, Марк это понял, когда ближе к полуночи она вдруг плавно перешла к разговору об искусстве и стала слезно умолять Марка уговорить Риту продать ей свой пейзаж. Она поднимала цену, как на аукционе. Марк поначалу смущался, потому что произносились цифры, далекие от его собственной зарплаты. Конечно, если за работу, на которую у Риты ушло несколько часов, пусть и на острове в самое пекло, платят пять тысяч долларов, то ей на самом деле нетрудно содержать его, Марка, следователя прокуратуры, и кормить икрой. В то время как ему самому, чтобы заработать какие-то жалкие рубли, приходится бегать и трудиться, подвергая себя реальной опасности, почти сутки напролет… И что прикажете делать? Как жить дальше?

– Тамара, успокойся… Вот вернется Рита, ты с ней и поговоришь.

– Мне бы взглянуть на полотно еще раз… Думаю, меня бы это успокоило… Жаль вот только, что там нет нас с Георгием, мы же были на берегу, на противоположном берегу… Это был бы наш последний, прощальный совместный портрет…

Марк сказал, что в мастерскую не позволено входить без Риты никому, даже самым близким – матери и сестре. Он лукавил – и мать, и сестра, бывая здесь в отсутствие Риты, часто спускались в мастерскую, чтобы полюбоваться ее работами.

Тамара напилась, Марк, который тоже выпил коньяку, вызвал такси и почти вынес свою гостью из квартиры, усадил в машину и, попросив водителя проводить пассажирку прямо до порога, заплатил вдвое больше. Вернувшись в тихую квартиру, сел и посмотрел на часы. Интересно, что с Ритой и почему она не отзывается? Всю ночь он провел без сна, бродил по квартире, где каждая вещь напоминала ему Риту. Мягкая теплая шаль, оставленная в глубоком плетеном кресле в мастерской, хранила, казалось, очертания ее тела и, как ему показалось, даже ее тепло. В кухне, когда он, убрав посуду после внезапного и даже вынужденного ужина с Тамарой, сел за стол, ему казалось, что Рита где-то рядом, что она вот-вот появится, чтобы открыть духовку и проверить деревянной палочкой, не пропекся ли пирог… Она невидимо присутствовала в каждой комнате, в ванной, где одиноко висел розовый махровый халат, пахнущий ее телом. Бутылочки с шампунем казались ему влажными от ее прикосновения, словно она только что приняла душ… Это было настоящее наваждение. Марк, в прошлом женатый и имевший некоторый опыт в общении с женщиной, живущей рядом, сделал для себя открытие: он теперь находился в зависимости от Риты. От ее настроения, желаний, мыслей, чувств… И он, как и Рита, еще не понял до конца, хорошо это или слишком тяжело. Он и представления не имел, что можно вот так тосковать, страдать в отсутствие любимой женщины. А ведь она уехала всего на пару дней! Что же с ним будет, если она исчезнет из его жизни на неделю, месяц? Сойдет с ума? Нет, она никогда больше без него никуда не уедет! Он сделает все возможное для этого. Найдет такие слова, чтобы убедить ее в этом. Хотя кто знает, как она сама переживает разлуку…

После серии сообщений, не получив ни единого ответа, он, уставший и вконец расстроенный, уснул, а утром она позвонила сама, и, услышав наконец ее голос, он, вместо того чтобы обрадоваться, набросился на нее с упреками… Он даже кричал на нее, после чего вдруг услышал неожиданное и очень волнующее: «Марк, прости меня… Я знаю, ты не хотел, чтобы я уезжала… я уже скоро приеду в Москву, не поворачивать же обратно… Скажи мне, что не сердишься на меня… Понимаю, ты боялся меня обидеть, не мог стукнуть кулаком по столу, мол, никуда не поедешь… А надо было стукнуть…» Она была такая милая, когда говорила такое, пока он наконец не понял, что она словно находится не в себе, словно пьяна… Все, что было потом, он не хотел вспоминать… Кажется, он так и спросил, мол, ты пьяная, что ли? Конечно, это прозвучало очень грубо. Особенно, если учесть, что он сам не так давно глушил этот проклятый коньяк (будь он неладен!), и с кем? С Рындиной!