Улыбка погасла. Теперь Юрцевич смотрел в сторону, и лицо егобыло серьезным и каким-то печальным.

– Вы все предусмотрели, – негромко произнесон. – Аплодисменты. Занавес опускается. Ну что ж…

И Любе стало страшно. Она вдруг подумала, что он большеникогда не подойдет к ней, не заговорит, не утопит ее в своей невероятнойтеплой улыбке. Пока он думал, что у него есть шанс, он пытался наладить с нейконтакт, а теперь Юрцевич знает, что шансов у него нет. Дура, безмозглаяидиотка, ну зачем она сказала про метрику! Он бы и не узнал ничего, и продолжалбы приходить на каток смотреть на мальчиков, и…

Какое такое «и», она додумать не успела, потому что осекласама себя. Она что, с ума сошла? Она жалеет, что не сможет больше разговариватьс этим уголовником, работающим на кладбище? Любовь Григорьевна Филановская,дочь народной артистки СССР и главного режиссера одного из ведущих театровстраны, учитель английского языка в младших классах специализированной школы,без пяти минут кандидат наук, – и кладбищенский уголовник! Ужас какой!

– Мне остается только поблагодарить вас за то, что вытак хорошо растите и воспитываете моих детей, – холодно проговорилЮрцевич.

– Они не ваши, – машинально огрызнулась Люба,только чтобы что-нибудь сказать.

Лишь бы не прерывался разговор, лишь бы он не ушел прямосейчас! Господи, да что это с ней?

– Да-да, я понял, – рассеянно ответил он, думая очем-то другом и словно не вникая в то, что она говорит. – Вы позволите?

Он взял Любу за руку, осторожно отогнул крайсветло-шоколадной лайковой перчатки (тончайшая шелковистая кожа, мать привезлаиз Португалии!), поднес к губам и поцеловал запястье.

Повернулся и ушел, не попрощавшись. Она смотрела ему вследдо тех пор, пока широкоплечая фигура Юрцевича не скрылась за зданиемраздевалки.

Запястье горело. Люба машинально сняла перчатку, внимательнорассмотрела то место, к которому прикоснулись его губы. Нет, никаких пятен иожогов, ровная белая кожа. «Черт знает что», – сердито подумала она, вновьоткрывая книгу. Но ей не читалось.

Когда мальчики после занятий побежали переодеваться, Любаподошла к молоденькой женщине-тренеру.

– Сколько еще занятий будет на катке? – спросилаона.

– Еще недели две, – улыбнулась тренер. – Зимазаканчивается, лед скоро начнет таять.

– А потом что?

– Занятия в зале. Крытый каток для малышей непредусмотрен, там занимается олимпийский резерв. А у малышей будетобщефизическая подготовка и хореография. Здесь же, вон в том здании, – онапоказала рукой на круглый купол. – Будете приводить мальчиков? Или васинтересуют только занятия на свежем воздухе?

– Нет-нет, – поспешно ответила Люба, – ониобязательно будут заниматься.

– Это хорошо, – кивнула тренер, – у васхорошие мальчики, очень способные, с отличными данными. А то, знаете, многиеродители водят детей только на каток, чтобы ребенок воздухом дышал, а кактолько начинаются занятия в зале, перестают приходить. Бывает очень жалко,когда способных ребятишек забирают.

Еще только две недели, максимум – три, если повезет спогодой. А что потом? Если Юрцевич в ближайшее время не появится на катке, он ине узнает, где будут заниматься Саша и Андрюша. И Люба больше его не увидит.Фу-ты, глупости какие в голову лезут! При чем тут Юрцевич? Просто ей нужнопонимать, где и когда будут проходить тренировки, чтобы составить свое личноерасписание, вот и все.

Теперь Люба особо пристально вглядывалась в племянников икаждый раз находила в них все больше и больше черт, унаследованных от отца. УСашеньки те же светящиеся добротой и теплом глаза, Андрюшка разговаривает точнотак же, как Юрцевич: задумчиво и негромко. Саша, поймав издалека любойнаправленный на себя взгляд, обязательно улыбнется в ответ, даже незнакомомучеловеку. Андрюша, когда обижается на кого-то из взрослых, на тетку или,например, на бабушку, никогда не дуется и не скандалит, он молча целует их вщеку и уходит в детскую – бывшую комнату Нади, точно так же, как уходил впоследний раз Юрцевич.

Она наблюдала за мальчиками, а перед глазами стоял их отец,которого Люба все никак не могла выкинуть из головы. Спустя два дня после тойвстречи на катке она увидела Юрцевича во сне. Сон был странным, непривычным –такие Любе прежде никогда не снились. Более того, он был не просто непривычным,он был пугающим. Волнующим. Стыдным. И никогда в жизни Люба Филановская не былатак счастлива, как в том сне, когда Юрцевич прижимал к себе ее обнаженное тело.

Люба не была старой девой, в том смысле, что не быладевственницей. Она знала физическую близость, но, по сути, оставалась девицей,потому что никакой радости эта близость ей не принесла. Нет, ей не было плохо,или, к примеру, больно, или отвратительно. Ей было никак. Она ничего нечувствовала и ничего не поняла. В первый раз это случилось, когда ей былодвадцать девять и на руках уже были племянники. Празднование очереднойгодовщины Великого Октября в кругу школьных коллег, сопровождаемое вполнеумеренной, как Любе казалось, выпивкой, закончилось для нее в маленькой тесномкабинетике учителя физкультуры, расположенном позади спортзала. Учитель былсимпатичным, молодым и холостым, он оказывал Любе довольно явные знакивнимания, и в день праздника, после нескольких бокалов шампанского, ейпоказалось, что между ними вполне могут сложиться отношения, которые принесутей радость. Радости, однако, не было. И вообще не было больше ничего. Дажезнаки внимания прекратились. Молодой физкультурник переключил свой интерес нанедавно появившуюся учительницу химии, и Люба с горечью поняла, что он –спортсмен не только в педагогике и секс для него – не более чем одно из средствустановления личных рекордов.

Второй случай оказался мало в чем отличным от первого. Любане обольщалась насчет собственной внешности, а замуж выйти хотела, посему давноуже приняла решение не упираться, если кто-то начнет за ней ухаживать. Конечно,она всем и каждому твердила, что никуда не спешит и ждет того единственного, скем будет по-настоящему счастлива, но на самом деле она спешила и еще как! Годыуходили, дети подрастали ужасающе медленно, и заинтересованные мужские взглядывыпадали ей все реже и реже. Стоило ей поймать такой взгляд, она готова былапойти на все и сразу, только бы удержать потенциального жениха. Почему-то ейказалось, что этим можно удержать… Очередной кавалер, на которого Любавозлагала определенные надежды, перестал ей звонить после двух интимных встреч.То ли она ему и не нравилась по-настоящему, то ли оказалась неинтересной впостели. А как ей быть интересной, если она ничего не чувствовала?

А вот во сне она все почувствовала.

Проснулась Люба в полном смятении, долго стояла под душем,прятала глаза от матери, когда готовила завтрак. Ей казалось, что произошлонечто непристойное, за что ей должно быть стыдно. К вечеру чувство стыдапрошло, зато возник новый виток ненависти и зависти к покойной сестре: у неевсе это было. И не с кем-нибудь, а с ним, с тем мужчиной, который заставил Любутак волноваться и видеть такие сны. Да, воистину Наде досталось все самоелучшее в этой жизни, она схватила жадной рукой все, даже настоящее,материальное тело Сергея Юрцевича, оставив своей старшей сестре лишь егопризрак.