Снег пылил мне в лицо. Ветер гулко звенел. Снуи пищали, колокольчики тренькали в сундуке, а Берти говорил и говорил, утешая, отвлекая, болтая…

Я отключилась.

…В груди так холодно, что, кажется, меня заживо выбросили в открытый космос.

Не могу дышать. Чувствую только слезы — они катятся сами, не спрашивая разрешений, и, кажется, тоже замерзают где-то там, на полпути к подушке. Или взлетают… Да, мне чудится: слезы парят жемчужинами над губами, как миллион имаграфов, желающих запечатлеть момент отчаяния и тишины.

— Я не могу вам помочь. Я не лекарь, — там, вне темноты, я слышу голос нашего силля-возницы. — Да и лекари тут не помогут. Она не жилец. Смиритесь.

— Ага, щаззз, конечно! — это Берти.

Берти продолжает играть с лингвистикой без правил: превращает три утверждения в отрицание. Где там Небесный Овердил, чтоб отшлепать сыщика за такое баловство?…

«Не жилец… Ну вот…» — расстраиваюсь я и снова утопаю в пустоте.

* * *

Тяжелая болезнь — эх…

Каждый раз ты с удивлением выныриваешь из омута дурных видений и густой, душной темноты: что, есть такая штука, как жизнь, ого? В моменты сознания ты не сразу начинаешь чувствовать свое тело. А когда начинаешь, то удивляешься тому, какое оно тяжелое, теплое, уставшее и — вопреки всему — счастливое. Счастливое оттого, что оно не только борется, но, кажется, еще и побеждает — раз ты все еще здесь, по Эту Сторону.

Когда я открыла глаза в первый раз, сквозь легкий туман я увидела Берти, рисующего розу на замерзшем окне.

— Она очнулась, — сказал силль, наш бывший возница, чей сияющий облик я вдруг заприметила — нельзя не зажмуриться — в кресле у дальней стены комнаты.

Берти быстро обернулся от стекла — указательный палец его кровоточил, по снежному лепестку цветка ползла свежая алая капля. Не успела я вспомнить, что это значит, а меня уже утянуло обратно в Гипнос…

* * *

— Только не открывай глаза! — приказным тоном сказал женский голос, когда я пришла в себя следующий раз.

Это был голос Северной Королевы.

Ледяная рука Хозяйки легла мне на рану под ключицей, и я взывала, выгибаясь, как одержимая. Если мне казалось — там был Холод раньше, то я не знала, что такое Холод.

— Что происходит? — заволновался Берти, и я поняла, что он тоже тут и тоже запахнут веками.

— Все хорошо, рыженький. Все по плану.

— Что…по…плану… — о да, это всё еще мой очень неторопливый голос.

— Мы вытаскиваем из тебя Холод, — деловито объяснил Берти, — Он попал прямо внутрь, на глубину. Твоя магия так и не смогла тебя вылечить. Как и я. Ледяная Леди — сможет. Частица Холода слушается ее, и сейчас слетит ей на руку, как ястребок.

— Круто… — пробормотала я.

А внутри меня будто свежепостиранную простыню выворачивали, будто ломали кости, вытягивая жилы, гонялись — Гончая Холода за Осколком Холода.

— Почему ты не сказал ей всего? — спросила Королева, и я мигом напряглась — еще сильнее, насколько это возможно.

Берти раздосадовано крякнул.

— Чего… всего?

— Дыра в твоей искре, девочка. Холод успеть выжечь кусок души.

— ЧТО?!..

— Хей-хей, всё нормально! Блин, госпожа Ледяная Леди, у вас, мне кажется, не очень хорошо получается общаться с пациентами. Давайте я расскажу.

— Ну-ну, покажи мастер-класс, юноша.

— Тинави, дыра есть — но это ничего страшного. Потому что души — не то чтобы дело наживное, конечно, но зарастают. Со временем — зарастают. Восстанавливаются.

— Такая брешь не восстановится, — снова мрачно встряла Королева.

Она временно перестала пытать меня, но аккуратные ноготки Хозяйки никуда не делись с груди, вдавливая куда-то в сумрак. Еще и барабанили — в нетерпении.

Сделав однозначный вывод из ее реплики, я с трудом выдавила:

— Значит… я… умру?…

Мне не так уж сложно было говорить, но сложно — спрашивать такое.

— Нет! Боги-хранители, конечно, НЕТ! — ахнул Берти. — Мы уже нашли выход, Тинави. Мы заклеим эту дыру в тебе кусочком моей души. Выберем самый симпатичный элемент. Обещаю!

— Что за… — начала я ошарашенно. — Сюр?…

— Это не сюр, а очень крутая магия, между прочим!

— Даже… богам… нельзя касаться… искры…

— Богам нельзя, в мне можно! — пренебрежительно фыркнула Ледяная Леди.

— Она права, — вдруг подали голос теневые блики в моей голове. — Это тот редкий фокус, где Леди может дать фору нашим.

— Дело в том, что Королеву не обжигают чужие искры. И, что куда важнее, она их не тушит, хватая. Так что сейчас будет маленькая операция, — продолжал балаболить Голден-Халла, и в этой наигранной беспечности читалось на ура, как он волнуется.

— Это… опасно?..

— Нет, для тебя это не опасно, Тинави, — раздраженно буркнула Леди.

Острый ноготок поскребывал раны, и мне от этого хотелось сдохнуть, если честно.

Берти объяснил:

— Операция пройдет легко, потому что нам очень повезло, госпожа попутчица. Дело в том, что мы с тобой как будто две частицы с противоположным зарядом. Нас притягивает друг к другу — то ли из-за Эффекта Овердила, то ли изначально так и было, не поймешь — да и не важно. Но факт остается фактом: благодаря этому кусочек моей искры прекрасно «встанет» у тебя в грудине. Более того, его там примут с распростертыми объятьями! Ведь мы уже даже дали нашим искрам порезвиться рядышком на лужайке мироздания. Вроде они сошлись, как считаешь? Тем более, всё это — мелочь. Ноль-ноль-ноль пять процента искры. Ты вообще не заметишь подмены. Максимум, что может с тобой случиться — это ты еще веселее станешь, в моем стиле. А об этом, согласись, можно только мечтать?

— Хорошо… — поверила я, чувствуя, как сознание вновь меня покидает.

Где-то там, на самой кромке обморока, мне почудилось, что королева звонко цокнула ледяным языком:

— Ты всё еще не договариваешь, рыженький.

Но темнота быстро стерла эту реплику влажной тряпкой беспамятства.

На третий раз я открыла глаза вполне бодро!

Я чувствовала себя здоровой. Сияющей дыры в груди больше не было. Шрама тоже. Мир снова был ярок: насколько вообще он может быть ярок зимней ночью в темной таверне.

С осторожностью я исследовала свои мысли, память, чувства — и не нашла в них никакой перемены. Никаких скрытых посланий или странных сбоев из серии: «Я теперь думаю, что я шикарный сыщик мужского пола».