Я кивнула.

— И в чем же твоя диверсия, Берти?

Сыщик пожал плечами:

— Я хочу его спасти, конечно же! Как у нас с тобой заведено — принудительно. И в тайне от самого возницы. Потому что он должен проводить ритуал с искренней готовностью погибнуть за людей: иначе эта магия не сработает.

— То есть нам нужно каким-то образом заранее снять проклятье с колокольчиков? С аргусами не хочется встречаться…

— Увы, мы с тобой снять проклятье не сможем. А вот лыжник-Травкёр — вполне! — Берти подмигнул. — Я попросил его о помощи. Отправил сообщение с феечками — они ведь умеют преодолевать временной полог — и уже получил ответ.

— Он послал тебя куда подальше, да? — прикинула я.

— Нет! — возмутился Берти. — Я предложил ему сделку: он снимает проклятье соплеменника с колокольчиков, а в ответ получает бальзамовый клад своего почившего коллеги. Травкёр согласен. Он уже выезжает к нам на лыжах. Но есть проблема…

— Какая? Опять лавиной накрыло?

— Нет. Как бы быстро он сюда ни ехал, он все равно окажется в Колокольчиках в другом часовом моменте, чем мы. Здесь же полный дурдом со временем.

— Ой, — осознала я.

Точнее, попыталась осознать.

— …А как тогда нам встретиться?

— Нам с тобой надо выйти за ворота, а вернуться уже вместе с Травкёром.

— А возница?

— Феечки говорят, на силля, как и на них, это правило не действует. Он будет здесь в любом из потоков.

— Т-т-т-ыж-жь-жь! — я поднесла руку к виску и показала, как мой мозг взрывается от этих рассуждений, будто от гномьей бомбы.

Мы вновь вышли на улицу. Метельные лошадки впереди уже доедали сугроб: видать, они работают на благо весны, будучи идейными товарищами йети. Впрочем, и зима не сдавалась: все сыпала, сыпала, окаянная.

Короче, кони тут не голодают!

— В общем, главное, провернуть всё это как можно скорее. Силль крайне неохотно согласился отложить ритуал до твоего выздоровления. Ему не терпится начать. Это можно понять: мало радости положить голову на плаху и ждать, ждать, ждать… Так что хорошо, что он не знает, что ты проснулась: иначе б сразу начал ритуал, и весь мой план пошел коту под хвост.

Я встала как вкопанная и испуганно уставилась на Берти.

— Кроме того, — деловито продолжил сыщик, по инерции сделав еще несколько шагов вперед, — Я предлагаю еще пару местных дней изображать для силля, будто ты дрыхнешь. Потому что, раз уж мы не сможем общаться вне деревни — давай пообщаемся тут напоследок? Авось, успеем друг в друге как следует разочароваться! Шучу… Хм, а почему ты остановилась? Плохо себя чувствуешь? Слабость? Тошнота? Печалюшка? — Берти удивленно оглянулся.

— Он знает, — побледнев, сказала я. — Силль знает, что я проснулась.

— Блин, — сказал сыщик.

И тотчас на соседней улице что-то грохнуло, полыхнуло голубым и пронзительно зазвенело сотнями колокольчиков. Небо над Колокольчиками загорелось, будто в трещины атмосферы полили синей лавой, и деревянные дома вокруг нас застонали на все лады.

— Эм, ну, тогда — план «Б»! — встрепенулся Берти. — По коням!!!

Мы рванули вперед по улице и там, как два яростных браконьера, с боевыми воплями напрыгнули на метельных лошадок.

Они аж присели.

Привыкшие к «нестабильным» призрачным крестьянам, кони были искренне возмущены как самим фактом нападения, так и тем, что мы не спешили растворятся в воздухе при соприкосновении с лошадиной плотью. Наоборот, поддали каблуками и звонко свистнули (это Берти) и гикнули (это я).

— А в чем заключается план Б?! — спохватилась я, пока мы с цоканьем, тряской и очень недовольным ржанием скакали вперед — в эпицентр событий.

Там, возле трактира, уже выросла огромная воронка — что-то вроде смерча, несанкционированно ворвавшегося в метель. Ростом почти до небес, она изгибалась и ныла, как разбуженное, расстроенное чудовище.

Задавая вопрос, я подозревала, что Берти сейчас отмахнется: «А фиг его знает! Действуем сообразно Бредовости, Болезненности и Беспардонности ситуации — вот тебе и план Б!».

Но нет.

У сыщика был ответ почетче:

— Наши кулоны, Тинави! Давай спрячем в них ненависть аргусов!

— КАК?! — ошалела я.

— А фиг его знает! — таки не разочаровал Голден-Халла…

Мы вылетели на площадь перед трактиром.

Там творилось прах пойми что, счастливый сон художника с поехавшей кукушкой. Метель усилилась, снег горел нестерпимо-белым, хлестал по лицу. Обитатели Долины забыли монотонный сюжет своего «недобытия» и вывалили на улицы. Две сотни привидений плыли на площадь, уже потеряв иллюзорную овеществленность — это были полупрозрачные, пугающие и немые силуэты.

В небе, дрожащем и будто втягивающимся в воронку, как в слив фарфоровой ванной, летали преображенные колокольчики. Но не маленькие и хорошенькие сувениры, а огромные стеклянные колокола — хоть в звонницу вешай.

Эти синие, кажущиеся обманчиво хрупкими гиганты кувыркались в воздухе, презрев гравитацию и наполняя улицу тревожным боем. На их боках горели ярко-красным символы, похожие на руны — видимо, результат проклятья.

Извозчик-силль стоял в эпицентре событий, воздев руки. Его синий чубчик дрожал, как пламя на ветру. Силль пел заклинания, и колокола в небесах раскалывались один за другим — и тогда из них выпадали люди — обалдевшие, испуганные, втыкающиеся в сугробы, как свечки.

А из вихря-воронки меж тем вышли аргусы…

Мой конь встал, как вкопанный. Не вцепись я в его гриву окоченевшими (от страха? От холода?) пальцами, лететь мне вперед, составлять лежащую компанию вон тому дворнику, только что вернувшемуся в мир живых.

Лошадь Берти оказалась посмелее.

Метельный скакун сыщика, увидев монстров (они уже мрачно, несгибаемо шагали к извозчику-силлю — воплощенная смерть на ходу), с оскорбленным ржанием — «Еще чужаки, задолбали!» — кинулся на аргусов.

Ну и Халла вместе с ним, конечно.

Конь домчал до ближайшего аргуса, тормознул перед ним и оскорбленно хлестнул хвостом. Как и следовало ожидать, аргусу от этого было ни горячо, ни холодно.

Бедолага-скакун! Он правда верил, что получится… Пожалуй, я понимаю коня. Когда многие годы ты пользуешься одним и тем же приемом, а потом жизнь ни с того ни с сего меняет правила игры, мало кто из нас готов сразу перестроиться. Большинство будет упрямо использовать старый метод. Снова и снова. Наше мышление ригидно, нам сложно меняться. Иногда настолько сложно, что мы лучше умрем адептами прежней веры, чем примем новый мир…

Но у коня был, к счастью, Голден-Халла.