- Приворожила она меня. Ещё в тот самый первый раз, когда морсом своим проклятым угостила. И потом как рыбку в сетях любовных держала, вырваться не давала, хотя и не любила меня никогда, так, использовала как кошель.

Видимо, привычная служебная бесстрастная маска, к которой я после смерти Лики особенно привык, на миг дала сбой, потому что Прохор Захарович вдруг заговорил горячо и сбивчиво, то переходя почти на крик, то скатываясь до еле слышного шёпота.

- Я знаю: это звучит глупо, какие привороты, какая любовная магия в нашем просвещённом времени, но клянусь Вам всем святым, что это чистая правда. Я и сам не верил, долго не верил, упрямо закрывал глаза и уши, чтобы не видеть и не слышать ничего подозрительного… Упрямо отрицал очевидное, даже когда Дарья сама мне всё во время очередной ссоры рассказала, причём не в сердцах, знаете, как бывает, когда супруги ссорятся и возникает непреодолимое желание ударить побольнее, нет, она сказала спокойно, явно наслаждаясь своей сатанинской идеей и её дьявольским воплощением, – господин Васильев выдохнул, сник, закрыл лицо руками. - Я её тогда впервые ударил, прямо по лицу со всей силы, не сдержался, понимаете?

Я кивнул. Расчётливая и циничная особа и святого может довести до белого каления, сколько раз приходилось на службе с подобным сталкиваться.

- Я ей губу разбил, а Дарья кровь промокнула платком, плечиками точёными повела, посмотрела на меня словно кошка дикая и прошипела, что, мол, на коленях приползу пощаду вымаливать, а она ещё подумает, с любовниками посоветуется, прощать или нет.

Вот су…дарыня! Конечно, мне, как следователю, должно сохранять спокойствие и объективность, но, блин, как же это порой непросто бывает!

- И что было дальше? – невозмутимости моего тона мог позавидовать потопивший «Титаник» айсберг, майор Коротков, обучавший новобранцев всему, в том числе и умению сдерживать чувства и игнорировать боль, хороший мужик, закрывший собой солдата первогодку во время одной жёсткой ночной схватки, одобрительно вскинул вверх большой палец.

Прохор Захарович улыбнулся одной половиной рта, устало уронил руки на колени:

- Что дальше… Я из дома ушёл, напился, потом в дом терпимости отправился. Выбрал там девку, что на мою жену похожа, думал: выпущу пар с ней, а сам, - господин Васильев вяло махнул рукой, - не смог ничего. Как та малышка ни старалась, ничего у меня не вышло. Я ей заплатил за труды, сам спать завалился, а среди ночи меня словно ножами раскалёнными пилить стали, так домой к жене потянуло, прямо хоть криком кричи. Я и вертелся, и за водой девку гонял, и окно распахивал, чтобы меня ветром свежим обдувало, ничего не помогает. Под утро, до рассвета час, может полтора оставалось, я плюнул на всё и домой отправился. И Вы не поверите, с каждым шагом мне всё лучше и лучше становилось, а как к супруге поднялся, так такое вожделение на меня накатило, какого я с роду не испытывал. Дёрнулся я в спальню к Дарье, а она, паскуда такая, дверь заперла и не открывает. Что я тогда ни делал, чтобы она меня до тела своего желанного допустила! И на коленях на виду у слуг стоял, и прощения вымаливал, и денег посулил, и полный карт-бланш на измены дал… Ай, да что говорить, - господин Васильев зло махнул рукой, резко отвернулся, ощетинился весь. – Приворожила она меня, змея подколодная, сердце иссушила, душу в полон взяла.

- И поэтому Вы её убили? – я не спрашивал, а, скорее по привычке, утверждал общеизвестный факт.

Прохор Захарович так и затрясся весь в приступе беззвучного истерического смеха, от коего веяло не весельем, а безумием:

- Я её убил? Я? Да, причина у меня была, только вот возможности не было. Ударить я её мог, но потом у меня за тот удар такая боль во всём теле появлялась, что хоть криком кричи. Если бы я её убил, то так бы сразу замертво рядом с ней и рухнул… хотя, быть может, это было бы и к лучшему. Уж лучше разом отмучиться, чем деревом с выдранными корнями сохнуть. Я же без неё ни есть, ни пить, ни спать не могу, цветов и тех не вижу, звуков не слышу, всё вокруг серое, блеклое и бесшумное.

Да, такое состояние мне очень хорошо знакомо, я сам такой после смерти Лики был, хоть она меня и не присушивала специально. Даже Сашкина магия жизни спасала слабо, хотя он меня и подпитывал регулярно, особенно первые полгода.

Я кашлянул, усилием воли прогоняя болезненные воспоминания и стараясь эмоционально отстраниться от сидящего рядом со мной мужчины. Чисто по-человечески его можно понять, даже если он и прирезал свою жену, но фокус в том, что я не просто сосед, зашедший поддержать безутешного вдовца, а следователь. И моя задача не разделить горечь утраты, а найти убийцу и привлечь его к закону, даже если этим преступником окажется Прохор Захарович.

- Господин Васильев, кто мог желать смерти Вашей супруги?

Прохор Захарович заторможенно моргнул, пожал плечами, усмехнулся горько:

- Да кто угодно. Дарья обожала соблазнять мужчин, особенно женатых, а потом безжалостно бросала надоевших любовников.

Ну просто золотая женщина, ангел во плоти! Дивно, что она так долго протянула.

Я вспомнил о таинственной косолапке из цветника и спросил наудачу, не особенно надеясь на успех:

- А дама, чуть косолапящая на правую ногу, к Вашей супруге заходила?

Прохор Захарович нахмурился, вспоминая, потом спросил:

- Это Алеся что ли? Та, что артефакты делает да зелья всякие магические?

Оп-па, вот так поворот с зимы на весну! Я заинтересованно приподнял брови:

- А Вы с этой дамой хорошо знакомы?

Господин Васильев скривился, точно ведро лимонов разом проглотил, и устало махнул рукой, опять впадая в апатию:

- Да какое там… Дарья меня со своими гостями не знакомила, да я и сам, от греха подальше, старался лишний раз без предупреждения к ней не заходить. Чтобы поводов для ревности было меньше, надеюсь, Вы меня понимаете.

Я сочувственно покивал. Прохор Захарович поднялся, спотыкающейся походкой доплёлся до буфета, плеснул себе коньяка и вопросительно покосился на меня. Я отрицательно покачал головой. Конечно, был соблазн отведать настоящего коньяка, а не ту бурду, что продают в магазинах двадцать первого века, но пить на работе дурной тон, да и голова мне нужна ясная, винными парами не замутнённая. Господин Васильев одним махом осушил рюмку, крякнул, плеснул ещё,