принятие решений, и эмоциональными областями мозга – проще говоря, когда человек травмируется, они перестают общаться друг с другом. Как правило, требуются колоссальные усилия, ресурсы, сила воли, валидация, проработка ран на всех уровнях тела и разума, чтобы жертва смогла исцелиться от травмы.

• Когда человек, испытавший травму, вновь сталкивается со схожими стимулами, сколько бы лет ни прошло, миндалина (часть нашей лимбической системы) реагирует так, будто мы заново переживаем то же самое событие (Walker, 2013). Активируются гормоны стресса, и организм переходит в режим «бей или беги». Совершенно безобидная ситуация может реактивировать травму, и нас захлестывают мучительные физические ощущения, а также возникает импульсивная агрессивная реакция на страдания, которые мы переживаем повторно.

• Травматические флешбэки отключают область Брока, речевой центр мозга, и нам тяжело выразить боль словами (Van der Kolk, 2015). Также снижаются функции лобной доли, мешая жертвам травмы отличить ложную угрозу от настоящей.

• Когда мы вспоминаем травмирующее событие, левая лобная доля отключается, а области правого полушария, особенно миндалина, гиперактивируются. Левое полушарие отвечает за мышление и рациональное планирование, а правое собирает сенсорную информацию, такую как визуальные воспоминания и связанные с ними эмоции. Если отключить левую сторону и активировать правую, то связь между ними прервется (Burke, 2008). Это рождает несогласованность нарратива, который жертва пытается как-то осмыслить.

• Логический, мыслящий мозг больше не взаимодействует с реальными воспоминаниями о травме, и неудивительно, что тело и мозг буквально сходят с ума из-за эмоциональных и визуальных флешбэков – мы не способны интегрировать эти две части себя, когда испытываем воздействие травмы.

Вот почему эксперименты с различными методами исцеления, такими как арт-терапия, о которой мы поговорим в третьей главе, очень полезны пациентам, страдающим ПТСР, – они позволяют выразить свою травму невербально. Именно поэтому, кстати, полезны медитация и практика осознанности, которые позволяют осознать собственные физиологические реакции, притормозить, перевести дыхание и оценить, насколько реальна или воображаема новая угроза. Для мозга она может быть вполне реальной, поскольку мы как бы переносимся в прошлое, в состояние изначальной травмы, но осознанность поможет среагировать проактивно, а не импульсивно.

• Отсутствие интеграции является частью более крупного феномена под названием «диссоциация», хитрого защитного механизма мозга в ответ на травму (Bremner, 2006). Легкая форма диссоциации порой возникает и без травматического события, когда мы теряем счет времени, занимаясь привычным делом или если замечтаемся. Однако при серьезной травме мозг способен расщепить информацию, чтобы ее проще было переварить.

• Диссоциация нарушает связь с нашими воспоминаниями, идентичностями и эмоциями. Она разбивает травму на удобоваримые компоненты, чтобы разные ее аспекты хранились в разных отделах мозга. В итоге информация, связанная с травмой, становится раздробленной и хаотичной, и мы не можем соединить эти фрагменты в единый нарратив и осмыслить травму в полной мере, пока не проработаем ее и провоцирующие триггеры в безопасной среде с помощью грамотного специалиста по травмам, который предложит подходящую терапию с учетом наших потребностей.

Важно изучить влияние травмы и ПТСР, а также модель выученной беспомощности, чтобы избавиться от привычки винить и стыдить жертву в том, что она вступает в абьюзивные отношения и остается в них. Причины намного сложнее, чем нам кажется, и они связаны в основном с воздействием травмы, а не с силой воли, интеллектом или характером жертвы. По сути, как вы узнаете из следующего раздела, реакция мозга на травму объясняет, почему у жертв вырабатывается травматическая и даже биохимическая привязанность к своему абьюзеру.

Мозг в абьюзивных отношениях: биохимическая привязанность, вызывающая зависимость от нарциссов

Многие жертвы нарциссического абьюза испытывают зависимость от нарцисса в течение длительного времени, несмотря на деструктивное влияние абьюзивных отношений на физическое, ментальное и эмоциональное здоровье. Обратите внимание: восстановление после абьюзивных отношений во многом похоже на лечение от наркотической зависимости из-за биохимической привязанности между пострадавшим и его токсичным партнером.

Как исследователь, ученый и жертва абьюза, а также коуч, помогающий другим выжившим прекратить общение с абьюзивными партнерами, я понимаю, что проблема намного сложнее, чем якобы иррациональное поведение жертвы. Абьюз порождает сложные связи между жертвой и хищником, и разорвать их непросто; он также создает сильный когнитивный диссонанс, поскольку жертва пытается примирить суровую действительность абьюза с образом человека, которого еще недавно считала самым близким и любимым. Этот когнитивный диссонанс является защитным механизмом, когда мы отказываемся видеть истинное лицо абьюзера и отрицаем, минимизируем или оправдываем абьюз, чтобы выжить и адаптироваться к травме (Carver, 2004; Louis de Canonville, 2015).

Эта форма амнезии усугубляется особенностями цикла насилия. Нередко абьюз происходит медленно, незаметно и коварно, постепенно набирая обороты и превращаясь из мелких неприятностей в самый настоящий эмоциональный ад. Если в начале отношений из-под фальшивой маски нарцисса иногда едва заметно проглядывало его истинное лицо, то через некоторое время запускается чудовищный цикл идеализации, обесценивания и, наконец, отвержения. И жертва не просто привыкает к нему, но и невольно становится от него зависимой из-за сильной травматической связи с абьюзером.

Стремясь разобраться, почему жертвы чувствуют оцепенение, мешающее им разорвать абьюзивные отношения, я решила собрать воедино результаты исследований, которых мне очень не хватало, когда я сама была жертвой абьюза и искала информацию. Стигматизация жертв абьюза как слабых и иррациональных казалась мне необоснованной, поскольку те, кто обращался ко мне за помощью как к коучу, часто были невероятно умными, успешными, склонными к самоанализу. Я понимала, что в самой природе абьюзивных отношений есть что-то, что вызывает сложную психологическую и даже физиологическую реакцию у жертв, независимо от их личностных и профессиональных качеств.

Мы редко обсуждаем биохимическую связь между жертвой абьюза и хищником. Однако то, что мы уже сейчас знаем о нейрохимическом воздействии романтических отношений (в контексте их травматических взлетов и падений), позволяет сделать интересные выводы. Оказалось, что при расставании с токсичными партнерами, такими как нарциссы, социопаты и психопаты, биохимия нашего мозга действует против нас.

Из-за биохимической привязанности жертвам тяжело прервать контакт с абьюзером, и на пути к исцелению биохимия мозга погружает нас в зависимость от нарциссического или социопатического партнера. Кстати, некоторые из этих биохимических связей мешают нам расстаться и с партнерами-ненарциссами.

Окситоцин

Известный всем гормон объятий, или гормон любви, вырабатывается во время прикосновений, полового акта и оргазма; он способствует привязанности и доверию (De Dreu et al., 2011). Именно этот гормон выделяется гипоталамусом, создавая эмоциональную близость между матерью и ребенком и поощряя просоциальное поведение. Как показывают исследования, высокий уровень окситоцина наблюдается у людей в романтических отношениях в течение первых шести месяцев (Schneiderman et al., 2012). Скорее всего, благодаря этому гормону у нас и выстраивается довольно сильная связь с абьюзивным партнером на этапе идеализации, когда идет бомбардировка любовью и зеркальное отражение эмоций.

Периодические подкрепления позитивного поведения в ходе абьюзивного цикла (например, подарки, цветы, комплименты, секс) обеспечивают выработку окситоцина даже после эпизодов насилия. Как мы уже говорили, периодические подкрепления представляют собой своеобразное расписание, где желаемое поведение субъекта вознаграждается лишь периодически, а не каждый раз (Ferster & Skinner, 1957). Исследования показали, что подопытные крысы, чтобы получить еду, нажимали на рычаг более настойчиво и стабильно, когда награда им выдавалась случайно, чем когда они получали ее по графику.

Далеко не все нарциссы – боги секса, зато они умеют морочить нам голову. Я обнаружила, что нередко именно сочетание физических, психологических и эмоциональных причин создает зависимость от токсичного партнера. Секс – просто еще один способ контролировать нас и выводить из терпения, но, безусловно, далеко не единственный. Получается замкнутый круг: психологическая травма от абьюзивных отношений с нарциссом влияет на наш сексуальный опыт с ним, а сексуальный опыт еще больше укрепляет эту связь, которая, в свою очередь, побуждает нас и дальше вкладываться в эти травматические отношения.

Если мы эмоционально или психологически поглощены человеком, это повышает сексуальное влечение и химию между нами, поэтому на этапе идеализации нарцисс становится богом секса: жертва чувствует высокий уровень эмоциональной защищенности, доверия, привязанности и близости благодаря вниманию, похвале и лести, которую она получает от нарцисса.

На этапе обесценивания жертва подсаживается на травматические взлеты и падения отношений, привыкая к адреналиновым приливам непредсказуемости, страха и надежды на очередные крохи нежности. Сьюзен Андерсон, лицензированный клинический социальный работник, отмечает, что периодические подкрепления в абьюзивных отношениях строятся на динамике оттолкнуть – притянуть, которой нет в отношениях безопасных. Эти качели вызывают у жертвы зависимость от драмы и хаоса