— Здравствуйте, — поздоровалась та со всеми оптом. — Это вот вы с козами, да?

Мы с Вовкой согласились, что да, однозначно — это мы.

— А документы на животных у вас имеются?

— Конечно! — воскликнули мы в два голоса.

— Паспорта, ветсправки, результаты анализов и обследований, лабораторные данные состава молока от ВНИИОК, — начала перечислять я. — Козы по-прежнему под патронажем сотрудника института, перед отъездом она передаст нашему наблюдающему ветеринару всю документацию.

— Вы прямо образцово-показательные, — усмехнулась третья мадам и взяла кружечку с молоком, попробовала: — Действительно, очень вкусное, — кивнула большой Наташе: — Оформите адресную закупку по линии здравоохранения. В детскую туберкулёзную в первую очередь.

— Дети часто отказываются пить молоко, — подала голос я, — но на нём получаются сказочно вкусные каши.

— Включим в рекомендации.

— Пойдёмте со мной, — позвала Наталья, — заполним договор.

Домой (в «Ньютон») мы прикатили счастливые просто до посинения. Бабушка немедленно усадила нас обедать, попутно выспрашивая всякие подробности. По-моему, больше всего ей нравилось, что она внезапно снова оказалась в центре событий, какой-то бурлящей деятельности. Она даже как будто слегка помолодела, бегала прям электровеником.

Мужики солидно хлебали борщ, предоставив мне возможность в лицах разыгрывать все сцены сегодняшнего утра.

И тут шумно ввалились Таня с Иркой — Таня после школы, с ранцем, Ирку они за компанию с садика пораньше забрали. А Рашидка, который выходил по времени в лесок их встречать, сообщил, что напротив шаманских ворот стоит ярко-оранжевый москвич, и какая-то женщина ходит, чего-то заглядывает.

Что там можно было разглядывать через полутораметровый забор? Нет, можно, в принципе, но такое. Но для Вовки Рашидовы слова прозвучали каким-то сигналом, он тут же перестал улыбаться и встал:

— Пап, пойдём, выйдем… — я было тоже подорвалась, но он тяжело велел: — Не ходи, Оль. Это наше, семейное.

Гос-с-споди, неужто матушка Вовкина прикатила? Не хватало нам хлопот…

Отсутствовали они долго, минут сорок. Вернулись оба с покерфейсами, типа всё нормально, продолжаем разговор. Но я-то улучила момент и на Вовку всё равно насела:

— Кто приезжал-то?

— Мать. Представь себе, увидела статью про нас в «Восточке».

— А что, раньше-то она не знала, что у тебя новые интересы? Хотя бы из Наташкиных рассказов?

— Раньше она думала, что это временная блажь. Что я хожу на станцию каких-то юных натуралистов, типа городского клуба. А как увидела нас с отцом, сообразила, что что-то не так. Она, если я тебе не говорил, некоторое время секретарём в «Восточке» работала. Остались знакомства. Позвонила нашему Пал Евгеньичу — он, естественно, сообщил адрес. А как не сообщить матери?

— Это всё она тебе сказала? — удивилась я.

— Нет, конечно! Но простейшую-то уж логическую цепочку я простроить могу.

— Тогда объясни, как ты догадался, что это она? У неё что — москвич есть?

— У её любовника. Ярко-оранжевый четыреста двенадцатый москвич.

— Ага. Ясно. А чего она хотела-то?

— Проверить условия моего проживания, — пафосным голосом передразнил мать Вовка. — Отца увидела, слегка сбилась. Ей, видать, сказали, что мы тут только с твоей бабушкой живём. Потом давай наседать, что нам нужен бухгалтер. В её лице, естесссно. Ты что, думаешь, ей в газете не рассказали, какое тут у нас хозяйство? Такие бабки мимо неё плывут…

— На́хрен нам такое счастье?

— Я примерно так и сказал. Послал далеко и надолго.

— Ну, Вова-а-а! Так грубо мог бы…

— Не уговаривай. Видеть её не хочу.

— Мать же…

— Олька, не начинай.

— А…

— Она, думаешь, зачем нас с Наташкой в интернат определила? — имелся в виду прошлый вариант нашей жизни, конечно же, который в этом варианте чуть-чуть не успел состояться. — Мешали мы ей. К любовнику не поедешь — там жена, трое детей. А у нас в квартире — мы. Нас вполне можно отодвинуть, хотя бы на будние дни. Вот, в интернат сдать. А теперь примчалась, переживает она! — Вовка помолчал. — А я ведь очень её любил…

Я молчала, слегка придавленная этой новой информацией. И вообще, мне трудно, когда он становится такой. Жёсткий.

Вовка упрямо дёрнул подбородком:

— Она прекрасно год обходилась без меня. И дальше переживёт.

11 сентября 1984, вторник.

На следующее утро к нашему «Шаман-камню» подъехал фургон, из которого деловитый водитель (он же грузчик) в синем комбезе выгрузил шестнадцать восьмилитровых бидонов. Он посмотрел на нас с Вовкой (по случаю утра вторника кроме нас и бабушки больше никого не было, даже Марию Степановну Вовкин отец опять умчал «достопримечательности смотреть») и спросил:

— Взрослые дома есть?

— Придётся вам иметь дело с нами, — радушно улыбнулся Вова.

— А вот эта… — грузчик заглянул в бумаги, — Шаманова О. А. когда будет?

— Это я, — сказала я. — Да вы не переживайте, мы вам печать поставим, как положено. Многовато вы бидонов привезли.

— Часть у вас будет. Завтра приеду — сегодняшние обработанные привезу, а полные заберу.

Ну, понятное дело: круговорот бидонов в природе.

— Вов, у нас же клей был? Тащи, маркировки лепить будем.

Грузчик пошире открыл дверь фургона:

— Тару обязательно взвесить надо, пустыми, чтоб высчитать.

— Тогда вытаскивайте весы, — ответил Вова, — машина у вас стои́т под уклон, о какой точности взвешивания можно говорить? Вот у нас горизонтальная площадка, сюда ставьте. Или воспользуйтесь нашими, они пломбированные.

Весы у нас стояли в сарае у самых ворот — как раз для таких вот случаев. Грузчик остался не сильно доволен, но весы выволок свои.

Мы поочерёдно взвесили фляги, пронумеровали, подписали акт приёмки. Потом Вовка сходил в погреб, принёс молоко вечерней дойки и сегодняшнее утреннее. Перелили, взвесили, подписали на флягах вес брутто[31], высчитали вес нетто[32], занесли в акт, подписались.

Вышло пока немного, двадцать два кило семьсот грамм. Немедленно получили девять рублей пятьдесят три копейки наличностью. Фургон уехал. Дядька предупредил, что в его графике мы так и будем стоять на десять утра. Вот и славно.

— Боже ж мой, надеюсь, со временем всё