а после завтрака сели и начали составлять обширную схему: кого с кем и как скрестить, чтобы по возможности избежать близкородственного вырождения. «План-перехват» получался шикарный, но всё равно…

— Всё равно, бесконечно внутри одного небольшого стада тасовать не получится, — я подпёрла кулаком щёку и слегка взгрустнула, — допустим, со всеми этими ухищрениями мы года четыре продержимся… Ну, пять…

— М-да, тут или пытаться выписать нового козлика — или придётся разбавлять другими породами.

— Придётся нам с вами сильно дружицца, Мария Степановна. У вас хоть выходы на импортных братьев-славян есть, будем заказывать…

Не успела она подивиться моей риторике, как в сарайку зашёл Вовка:

— Мария Степановна, а не хотели бы вы наши достопримечательности посмотреть? Город… — Вовка сделал выразительную паузу. — Байкал? Там, просто, папа приехал. Мог бы вас свозить.

— Краснеет она быстро, конечно, — усмехнулась я, когда дверь за нашей козоводкой закрылась. — Интересно, она краснеет вся или так…

— Думаю, отец проверит. Но, как ты понимаешь, я не буду выспрашивать такие подробности.

Мы несколько цинично похихикали. Вовка повернул к себе тетрадь с генеалогическими кустами:

— Показывай давай, чего вы тут насчитали…

ГДЕ ВЗЯТЬ ЛЮДЕЙ? И КУДА МОЛОКО ДЕВАТЬ?

Мы с Вовой сидели в подсобке козлятника и размышляли над перспективами.

— Здоровое получается хозяйство, — сказал Вовка. Как ты собиралась справляться, скажи мне, пожалуйста?

Я, в тяжких раздумьях, подпёрла голову руками.

— Ты понимаешь, инерция предыдущей жизни не отпускает. Там и со сбытом просто было, и с приглашёнными работниками. Надо — нанял. А тут это не просто нельзя — это уголовное преступление, получается. И что делать? Я уж всю голову себе сломала, — я подскочила и начала ходить из угла в угол. — Я, когда проект устава составляла, там, конечно, лазейку оставила — и её, ты удивишься, даже спокойно пропустили. Что членами добровольного опытнического сообщества могут быть граждане без возрастных ограничений.

— То есть любого возраста?

— Да. И, по идее, под видом членства мы могли бы с какими-то работниками и договориться. Да только где найти таких сотрудников, чтоб работали не за страх, а за совесть, не тырили ничего и были заинтересованы в развитии именно нашего подворья?

Если в Союзе даже пословица сформировалась: «Всё вокруг колхозное, всё вокруг моё»…

— Значит, человек должен быть кровно заинтересован в реализации конечного продукта. И работать от процента.

— Я даже не знаю, как договариваться. Нет такой… культуры производства, что ли?

— Я подумаю, — сказал Вова.

И подумал.

И решил!

Перед этим я сходила на промежуточную обеденную дойку и снова утащила в погреб два полведра молока. И с тоской подумала, что при таких темпах прибавки молока, да если эти безрогие козявки хотя бы на восемьдесят процентов вернутся к прежним надоям (по выписками из журналов ВНИИОК вообще всё было шикарно, были в стаде и трёхлитровки, и четырёх, и даже одна рекордсменка, выдававшая на пике до пяти литров за сутки), а, значит, начнутся твороги-сыры в больших объёмах, то я буду столько времени проводить с продуктами скотоводства, что ничего больше не напишу.

И тут подходит ко мне тётя Валя и говорит:

— Оля, Рашидка говорит, вы будете помощников искать для работы с козами?

— Будем. А вы кого-то знаете?

— Да я бы сама хотела. Мы ж в следующем году строиться собрались. Никак не получается, сумма большая… А так мы бы хоть подкопили…

Ага. Поэтому они, должно быть, особо и не возражают против активного участия всех троих Рашидовичей в нашем колхозе. Тем более, что у говор был на расчёт натурпродуктом — всё ж в семью пойдёт, тоже экономия.

— Ну, смотри́те. На вечернюю дойку человек нужен. Плюс периодическая помощь там, где нам одним трудно будет справиться: копыта подстричь, лекарства подколоть, если что срочное, а ветеринарши нет, и тому подобное. Оплата по окончании месяца из расчёта два рубля за выход. Плюс пять процентов от надоя — ваши, можно забрать молоком или в денежном эквиваленте, премиальными в конце месяца. Это будет ваш пай за трудовой вклад в хозяйство.

— А вечерняя дойка во сколько?

— С семи до девяти, где-то так. Может, чуть дольше, может — чуть короче.

— И ещё молоко?

— Да. Сейчас, честно говорю, после переезда козы сильно сбавили. Но по прогнозам они должны восстановиться. Не знаю, сколько это займёт: неделю, две или три — но литр-полтора каждый вечер вы точно уносить будете.

— Ну, нормально! Таня-то с Рашидкой уже нацелились, что каждый день на станцию будут бегать. Я как раз Ирку из садика заберу, с ней сюда, подоила — и все вместе домой.

— Шикарный план, — согласилась я. — Вы доить-то умеете?

— Коне-ч-ч-чно! Я ж в деревне выросла!

— Значит, сегодня вечером вместе пойдём, вдвоём пройдём полный цикл. А уж завтра — вы сами.

Перспектива получить взрослую помощницу меня обрадовала страшно. Не говоря уже об освобождающемся времени!

Я понеслась разыскивать Вовку.

— Вова! С Рашидкой ты поговорил?

— На счёт коз — я. Подходила мать?

— Да, хочет. А как ты…

— Любимая, элементарно! Ты после завтрака быстро убежала, а она жаловалась бабушке, что они на фундамент с трудом деньги собрали, влезли в долги. На следующий год надо строиться — а непонятно, из чего. Найти бы, дескать, подработку, чтоб подкопить, и чтоб не целый день. И тут, понимаешь, такое шикарное предложение!

— Класс. Ты, главное, меня прилюдно любимой не называй. Мало ли, вдруг с кем истерия случится…

Вечером состоялась первая дойка по схеме семейного подряда — потому что Тане с Иркой тоже страшно хотелось участвовать. Сперва мы топтались вокруг доильного станка, распределяя роли, зато потом дело пошло как по маслу! Не успевает тётя Валя «пригласить» из стайки первую козу — Таня тут как тут с ведёрком тёплой мыльной воды и тряпочкой — вымя мыть. И даже Ирке досталось дело — подавать чистое полотенце для протирания и топлёное сало (вместо крема). Потом первые граммы сцедить в отход, основное выдоить, что называется, «до тряпочки»