нём для меня важнее миллиона долларов. И для спортивного престижа страны, полагаю, тоже важнее. И вообще, — я сделал неопределенный жест рукой, неопределенный, но показывающий вверх, в небеса, — тоже важнее. Потому я буду готовиться к нему, а Америка, что Америка, никуда не убежит Америка.

Возразить нечего. Корчной — невозвращенец, матч с ним из дела спортивного стал делом политическим. Всё для победы.

— А как же договорённости? — не отставал Павлов. Видно, уже отрапортовал, что усилиями спорткомитета обеспечены серьёзные денежные поступления. Пловцы, бегуны, прыгуны наши — замечательные спортсмены, честь и гордость советского спорта, только соревнования у них в статусе любительских, призовые если и есть, то символические, не покрывающие расходов. Прибыль бывает от футбола, чемпионат мира — мероприятие коммерческое, да только футболисты наши на мировом рынке во втором эшелоне. Или третьем. Давненько не радуют. А шахматы — вот они! И призовые там — о-го-го!

— Контрактов я не подписывал, потому претензий нет и быть не может, — ответил я.

— Но вас приглашал Фишер, — вот оно, низкопоклонство перед Западом. Оттяпать мои денежки во всякие фонды — это легко, а вот перечить Фишеру…

— С Бобби я договорюсь. Он поймёт мои обстоятельства, — небрежно ответил я.

— Какие обстоятельства? — насторожился Павлов. Ещё бы, заголовки газет «Чижик отказался играть в турнире, потому что весь гонорар у него грозился отобрать Павлов» ему бы на пользу не пошли. Мне, конечно, тоже, но он не обо мне думает, о себе.

— Совокупность, — ответил я и вернул листки на стол. — Что пишут из ФИДЕ?

Финальный матч претендентов в случае, если оба участника в нем советские граждане, предполагалось провести в Советском Союзе. Но теперь, после того, как Корчной стал невозвращенцем, приходилось срочно искать страну, готовую принять нас обоих. Не только принять, но и обеспечить призовой фонд. Это, конечно, не семизначные суммы, как на Турнире Мира или Турнире Свободы, но тоже немаленькие.

Желающие были. Противостояние образцового советского человека, комсомольца, спортсмена, красавца с одной стороны, и невозвращенца с другой — это пахнет жареным. А жареное людей привлекает изрядно. Можно заработать.

— Пока официальных кандидатур нет, но они непременно появятся в ближайшее время.

— Придется согласовывать с Виктором Львовичем, — сказал я. Да, мнение участников учитывается.

При упоминании Корчного Павлов поморщился: не понравилось, что я по имени-отчеству назвал. Не упоминают о Корчном так. В прессе если и упоминают — приходится упоминать, — то как «финалиста», в самом крайнем случае допускается «Корчной». А по имени-отчеству — нет, будто вместе с гражданством Корчной утратил и имя, и отчество.

Но закона о запрете пока не приняли, а раз закона нет — то и запрета нет.

— Спорткомитет, безусловно, будет отстаивать ваши интересы, Михаил Владленович.

— Наши интересы, Сергей Павлович. Наши, — поправил министра я и опять сделал неясный жест с намёком на небо. Или на потолок.

— Ну да, ну да, наши, — согласился Павлов, поднимаясь и тем давая понять, что аудиенция завершена.

Времени было в обрез, и я обед решил отложить. Наспех питаться нехорошо. Потому просто зашёл в молочный кафетерий и взял коктейль с мороженым. Прекрасный энергетик, вкусный и полезный. Рекомендация Чижика.

На стене плакат: «Новой Конституции — наш ударный труд!» Хороший плакат, правильный. Только никто его не видит. Смотреть — смотрят, он большой, в полстены, а видеть — не видят. Не воодушевляются. Да вот хоть каждого спрашивай, чем новая Конституция отличается от старой — не ответят. Не знают. Хотя сколько уже обсуждают и обсуждают новую Конституцию, и в прессе, и по радио, и по телевидению, а простому человеку и дела нет. Он, простой человек, хочет за ударный труд денег, и побольше. А к деньгам — товаров, и тоже побольше. А Конституция годится и старая, чай, не штаны.

Прошёлся по улице. То же: «Народ и Партия едины» вокруг томика Конституции. «Ленинским Курсом», «Государство — это мы», «Одобряем!» и множество других. Огромных, ярких, красочных, бросающихся в глаза. Леонид Ильич повстречался восемь раз, Андропов — два. Такая вот пропорция.

Погода скорее хмурая. Дождя, правда, нет — в этой части Москвы, а где-нибудь в Мытищах — запросто. Она огромная, Москва. А уж народу в ней на всю Швецию хватит.

Остановилось такси. Их, свободных такси, много: таксу опять подняли, а населению непривычно. Вот и ищут таксисты клиентов. Мой элегантный вид, верно, бросается в глаза. Нехорошо, да. Попроще нужно одеваться. В наше, в советское. Ну, или завести, наконец, автомобиль. Нет, «Вольво» я решил не брать. Слишком уж заметная мишень. Живешь в Советском Союзе, так и бери советское. «Волгу». Никаких проблем, за чеки можно купить хоть сегодня. Или за рубли, за победу в чемпионате страны полагается. Знатоки советуют за чеки: экспортное исполнение. Чуть мощнее мотор, чуть лучше отделка, радиоприемник хороший, и всё остальное. Но пока зеленых огоньков на улицах во множестве, можно не торопиться.

Довезли меня быстро, с ветерком, чего ж ещё желать?

Принял меня сам Тяжельников. Ну, естественно, это же он меня пригласил, я не напрашивался. Расспросил о том, о сем, как игралось, встречался ли я в Швеции с комсомолом.

Я обстоятельно отвечал: игралось нормально, Ларсен — могучий ураган, но я — неколебимый утёс, устоял и победил. Комсомольцы Швеции, Sveriges Kommunistiska Ungdomsförbund, ребята правильные, стоят на марксистско-ленинской позиции, с маоизмом разошлись, троцкистов презирают, Советским Союзом восхищаются. Есть маленько левацких загибов, но это поправимо, нужно им литературы подбросить правильной, Ленина, Брежнева, Суслова, ну, вам виднее, кого. И на БАМ свозить, но не экскурсантами, а трудовым шведским коммунистическим десантом, на годик-другой, но это опять же вам виднее, нужно ли, и как организовать.

Тяжельников слушал благосклонно, что-то записывал, идея о шведском десанте ему, похоже, понравилась. Потом спросил, как дела с «Поиском». С «Поиском», ответил я, дела хорошие, тираж расходится полностью, норма прибыли приближается к шестиста процентам. Новая цена на журнал? Да, согласована, двадцать восемь рублей годовая подписка. В розницу — три рубля за номер. Поначалу это вызовет шок, но подписная кампания длится долго, привыкнут. Думаю, даже раньше, чем к новым расценкам такси. Сюда меня за два рубля сорок копеек довезли, по счётчику. Так что три рубля за журнал не так и дорого. Журнал-то долго читать будут, и перечитывать, и не один человек, а такси — фук, обратно ехать — опять платить.

Тут Тяжельников меня спросил, а не тяжело ли мне — и учиться, и за чемпионскую корону бороться, и «Поиском» заниматься? На что я ответил, что комсомольцам двадцатых годов было куда