Это нововведение — закрепление посадочных мест — ввёл приехавший из Алма-Аты доцент Белёв, новый завкафедрой общественных наук. О причинах его переезда говорили всякое, но главным посчитали рост национализма в Казахстане. Мол, нету русскому пути. Он там защитил докторскую (а как же «нет пути»?) но кафедра досталась казаху. Кандидату наук, пообещавшему засесть за докторскую. Вот он и лютует, Белёв. На нас отыгрывается.

Ну, пусть.

Группа наша по-прежнему первая, и сидит в первом же ряду слева. Четырнадцать закрепленных мест. Но состав немного изменился. В дипломе у всех будет написано «лечебное дело», но у тех, кто выбрал акушерство с гинекологией и хирургию, обучение иное, нежели у всех остальных. Они продолжают учебу отдельно. Одни в роддомах, женских консультациях и гинекологических отделениях стационаров, другие — в хирургических стационарах. Развивают специфические навыки. А мы, все остальные — в терапевтических. Потом, конечно, разбредёмся, кто-то пойдет в дерматологи, кто-то в невропатологи, кто-то и вовсе станет инфекционистом, но то — потом. Сейчас нас готовят в терапевты. И наша первая группа — терапевтическая. В хирурги ушли Игнат Шишикин (он в хирурги целился с первого курса), Женя Конопатьев («простому человеку в наше время только в хирурги и дорога») и, неожиданно, Нина Зайцева («призвание, призвание, призвание»). По женской части пошли Сеня Юрьев и Аня Незваных, тихая, неприметная, однако с амбициями. Вместо них пришли другие. Всех мы, конечно, знали, с нашего же курса, но — другие. Сдружились по-студенчески, наскоро, но уже не то. Если я прежде знал, какую книжку, к примеру, в часы досуга перечитывает Сеня Юрьев («Мертвые души»), или на что копит деньги Нина Зайцева (на золотые серьги), то в отношении новичков такого нет. Ну, и не нужно. Расходятся наши дорожки, расходятся, и чем дальше, тем больше. Бытие определяет сознание.

Сидим. Стараемся не заснуть. Многие ведь с ночного дежурства, кто-то по учёбе, а кто-то и работает в больницах, и ради денег, и ради навыков, уставшие. А профессор (уже профессор, это получилось быстро) Белёв говорит скучно, говорит нудно, говорит о том, что к реальной жизни отношения не имеет — ну, так всем кажется.

«Пролетариат развивающихся стран быстро растёт и укрепляется. Увеличивается удельный вес в его среде промышленных рабочих. Вместе с тем ряд факторов сдерживает консолидацию пролетариата как класса, рост его самосознания. Значительная часть промышленных рабочих распылена по мелким предприятиям. Пролетариат непрерывно пополняется выходцами из полупролетарских слоев и крестьянства, что способствует проникновению в рабочую среду мелкобуржуазной идеологии. Несмотря на это, пролетариат многих колониальных и полуколониальных стран уже на первых этапах своего развития создал коммунистические партии. Наиболее полно выражая коренные интересы нации, коммунисты высоко несут знамя освободительной борьбы. Коммунистические партии выступают за сплочение всех прогрессивных и патриотических сил, за доведение до конца национально-освободительных революций, за развитие в направлении социализма»

Где мы, а где коммунистические партии полуколониальных стран? Вот и спят люди, даже и на первом ряду. Но с открытыми глазами. У очкариков преимущество.

Всё кончается, кончилась и лекция. Народ расходится — лекция шла последней парой, можно и восвояси. Кто-то в общежитие или домой, кто-то на работу, кто-то в кино. В зависимости от сил, средств и устремлений.

А мы, я и девочки, пошли в деканат. Недалеко идти, с третьего этажа спуститься на первый.

Нас ждали. Сам декан встал с деканского кресла, когда мы вошли. Так себе креслице, скорее, стул с подлокотниками.

— Здравствуйте, здравствуйте! Как поживаете?

Мы ответили, что хорошо, не жалуемся.

— Мы рассмотрели ваш отчёт, — продолжил декан.

Да, из Ливии мы привезли отчёт. Что и как сделано, какие умения и навыки освоены. Очень подробный отчёт. Заверенный начальником госпиталя полковником медицинской службы Семенычевым Макаром Петровичем. Он и заставил нас написать такой отчёт, пригодится, сказал.

— Впечатляет. Особенно это — родоразрешение путем кесарева сечения. И вы сами провели операцию?

— Вот этими руками, — сказала Надежда.

— Но под надежным контролем старшего товарища, — добавила Ольга.

— Тогда почему вы не в хирурги пошли, не в гинекологи, а в терапевты?

— По велению души, — сказал я. — Крови не любим.

— Хорошо, хорошо… Вас, собственно, хочет видеть Аполлинарий Галактионович.

Ректор для студента — это как генерал для рядового. Ну вот с чего бы генералу видеть рядовых?

— Пройдемте, — и декан повел нас к ректору. По дороге миновали красочное панно с цитатой из Маркса: «В науке нет широкой столбовой дороги, и только тот может достигнуть её сияющих вершин, кто, не страшась усталости, карабкается по её каменистым тропам».

Карабкаемся. Не страшась.

Секретарша при нашем виде даже вскочила:

— Сейчас узнаю, свободен ли Аполлинарий Галактионович.

Узнала. Свободен. И мы вошли в Бункер — так по традиции называют его кабинет. Кто дал начало этой традиции, никто не знает. Оно даже как-то и странно, называть рабочее место советского ректора Бункером. Известно кто был в Бункере. Но — прилепилось, и не хочет отлепляться.

— Вот и наша золотая молодежь, Аполлинарий Галактионович, — возвестил декан. Понимай как знаешь, то ли в смысле лучшие из лучших, то ли как раз наоборот — бездельники из богатых семей?

Ну, мы-то не бездельники.

Мурфенко сидел в ректорском кресле. Старинном. Взятом из дома богатого купца после революции. Крепкую до революции делали мебель, на века. Встать он не встал, но голову поднял.

Глаза его за стеклами плюсовых очков смотрели на нас ласково и добро, так натуралист рассматривает в увеличительное стекло козявочек, живущих в баночке из-под сметаны. Живы? Копошатся? Запишем в дневник наблюдений.

— Проходите, проходите! Усаживайтесь поудобнее. Разговор будет серьёзный, разговор будет важный.

Уже страшно. Важный и серьёзный разговор с самим ректором — любой студент задумается, нет ли за ним грешков.

Но мы прошли. Сели поудобнее — насколько это возможно. Стулья для посетителей везде какие-то недружелюбные, передние ножки чуть короче задних, и потому ощущение, что стул тебя выпихивает, давай, проваливай поскорее.

Декан сел на боковое креслице, с виду получше.

— Приятно сознавать, что в стенах нашего института растет такая перспективная молодежь, — продолжил ректор. — Активисты, общественники, отличники. Впереди очень ответственный этап — распределение. И мне хотелось бы знать, что вы от распределения ждёте.

Ага, ага, распределение. Беспроигрышная лотерея, как утверждают оптимисты. Безвыигрышная, считают скептики. А у третьих в потаенном месте уже лежит заветный билетик с нужным результатом.

Учились мы даром, в смысле бесплатно. И теперь по закону должны отработать три года там, где посчитает нужным государство. Фактически четыре — ведь после шестого курса ещё год интернатуры.

— Для вас, как вы понимаете, открыта возможность выбора. Аспирантура? — он обращался