Всеведущий Петр, конечно же, знал об этом. И лукаво продолжал обвинять Меншикова, одновременно заставляя его постоянно тратить на петровские увеселения. Историки впоследствии утверждали: «Брали оба – вор-фаворит и бессребреник царь».

Но с точки зрения Петра и тогдашнего общества подобное утверждение – чушь. Царь не мог «брать». Все, что было в стране – в ее недрах, в ее домах, – уже принадлежало ему, Хозяину Государства, каковым был Самодержец. И потому для Царя нет закона, а есть только его воля. И оттого Царь распоряжался Россией как своей вотчиной. Следовательно, Царь не мог присваивать деньги – они уже принадлежали ему, как и все в России.

Но вернемся к Монсу… Царь оценил насмешку судьбы. Сначала его обманывала Анна Монс, теперь ее брат. Такой же ничтожный, как его сестра, и такой же продажный и жадный. И, видимо… такой же любимый. Петр не терпел измен даже тех, кого бросил. Здесь же была поругана его нынешняя любовь… И тем не менее он не применил привычного зверства – кандалы на Монса не надевали, угольями его не жгли, кнутом не секли, суставы не ломали.

Объяснение историка, что, мол, Государь «стыдился являть жестокость по делу, слишком близкому его сердцу», – нелепо, учитывая характер Петра. Петр попросту боялся признаний Монса. В деле было опасное «сильненькое» письмо, в котором шла речь о рецепте некоего питья. И письмо, как сказал укравший его секретарь Монса своему другу, было «арканом на голову Монса». Но кто послал Монсу письмо с рецептом? И что это было за питье? Всего этого Петр не хотел знать, точнее, боялся. И кем был для Катеринушки Монс, также узнать до конца не желал. Он не мог жить без нее и торопился закончить дело.

Но ярость не проходила. И когда Екатерина, изображая всего лишь обычную печаль по поводу опалы одного из своих камергеров, попросила смягчить наказание, Петр в бешенстве разбил венецианское зеркало. «Это лучшее украшение моего дворца. Но я захотел и разбил и его». «Но разве от этого твой дворец стал лучше?» – ответила умная Катеринушка.

Дело закончили быстро. Новоиспеченного камергера Монса приговорили к смерти. Старшая сестра его, Матрена Балк, подруга Екатерины, тоже брала взятки и была арестована. На следствии быстро призналась и составила длинный список тех, кто давал ей взятки. Ее приговорили к кнуту и ссылке в Сибирь.

В понедельник 16 ноября 1724 года, рано утром на Троицкой площади перед зданием Сената все было готово к казни. Собралась, как всегда, огромная толпа. Над ней высился эшафот; на нем лежала плаха, у плахи расхаживали палач с топором и заплечный мастер с кнутом – ждали Монса. Возле помоста торчал высокий шест…

В 10 часов утра из Петровских ворот Петропавловской крепости показался конвой, за солдатами следовал осужденный.

Как напишет очевидец, Монс «при выходе еще из тюрьмы явил замечательную твердость. Он совершенно спокойно простился со всеми окружающими». На эшафоте ему прочитали приговор. Монс до конца вел себя с достоинством. Поблагодарил читавшего, простился с пастором, отдал ему на память золотые часы с портретом Императрицы, быстро разделся и попросил палача не медлить. После чего сам лег на плаху. Палач не медлил…

Затем на эшафот поднялась его сестра. И около трупа брата выслушала приговор: «Матрена Балкова! Понеже ты вступала в дела, которые делала через брата своего Виллима Монса при дворе Его Императорскаго Величества… и за то брала великия взятки, и за оныя твои вины указал Его Императорское Величество: бить тебя кнутом и сослать в Тобольск на вечное житье».

Вчерашнюю статс-даму Императрицы наградили пятью зверскими ударами кнута по обнаженной спине и отправили в вечную ссылку.

На публичный позор был выставлен список знатнейших фамилий Империи – людей, дававших взятки: князей и княгинь Долгоруких, Голицыных, Черкасских, Гагариных, графа Головкина, баронессы Шафировой, губернатора Артемия Волынского и других лиц, менее важных.

История с Монсом показала Петру, как он одинок. Что делать, всякий борющийся с коррупцией на Руси всего лишь Сизиф, безнадежно толкающий вверх камень, который обречен свалиться обратно.

Но Петр уже не мог забыть случившееся. Это был крах. Та, ради которой он убил сына, изменяла с ничтожным мальчишкой. Хороши были и сподвижники! Предали ради жалкой корысти! И Петр занялся обычным – начал мучить виновных. Как пишет Вильбоа, после казни Монса Царь предложил «другу Катеринушке», дочерям и придворным навестить новоиспеченного графа Толстого, трудившегося вместе с Монсом во время коронации. Несмотря на холодную погоду, Петр приказал всем ехать в открытых санях. На обратном пути из дома Толстого Царь и сидевшие в коляске – Екатерина, дочери Анна и Елизавета, жених Анны герцог Голштинский и вся свита – медленно проехали мимо заостренного шеста на Троицкой площади. С шеста на них смотрела запорошенная снегом голова Виллима Монса.

И все время, пока сани неторопливо пересекали площадь, Петр пристально и злобно смотел на Императрицу. Но у «друга Катеринушки» хватило твердости сдержать слезы и не проявить никакого волнения.

Осталась легенда, а может быть, и быль… Через много лет, во времена другой Екатерины – Екатерины Великой, – дворцовое ведомство заинтересовалось подозрительными расходами на спирт служащими Кунсткамеры (хранилища диковинок, основанного Петром). Все объяснил старый смотритель. Он повел посланца дворцового ведомства в подвал и показал плававшую в спирту великолепно сохранившуюся голову красавца-мужчины. Это была голова несчастного Монса. Узнав о находке, Екатерина повелела закопать ее.

Недолго жил Петр после казни Монса. Как и свойственно деспоту, ненависть и подозрительность росли в нем с каждым днем. Он отстранил от себя любимую и, возможно, уничтожил прежнее завещание, по которому Империя передавалась «другу Катеринушке». Во всяком случае, поспешил дать согласие на брак дочери Анны и принца Голштинского. Подумывал передать после себя Государство ей?

Император перестал встречаться с Алексашкой, не смог простить – ведь знал Меншиков о Монсе, но не выдал его. Положение князя и до того уже пошатнулось. А после обнаруженных злоупотреблений в Военной коллегии Петр отнял у него президентство. Впервые самолюбивый Светлейший был лишен одной из своих многочисленных должностей. Но главное – он понимал: над его верной союзницей Екатериной, коронованной Императрицей, нависла беда.

Петр стал необыкновенно раздражителен и, по-видимому, не намерен был более щадить никого… И в то самое время, когда должен был грянуть гром, Царь, давно уже прихварывавший, опасно заболел.

Вильбоа пишет: «Я знаю, что эти события дали повод, как в России, так и в дальних странах, подозревать Екатерину в том, что она, как ловкая женщина, предупредила намерения своего мужа – отравила его. Никогда не было более ошибочного предположения, хотя оно и казалось правдоподобным. Этот государь умер от задержания мочи, причиной чего была язва с воспалением шейки мочевого пузыря». Он постоянно лечился от этой болезни, но все средства были безуспешными. Болезнь эта, – как считает Вильбоа, – сочеталась с сифилисом.