– Ну что ты так на меня уставился? – Нина опять засмеялась. – Я тебе не нравлюсь? Жаль, а я так старалась, чтобы тебе угодить. А мое платье? Неужели тоже не понравилось?

– Я не…

– А! Ты, наоборот, остолбенел от моей неземной красоты. Что ж, польщена, очень, очень рада, что не напрасно труды мои пропали. – Нина засмеялась и села к нему на колени. – Я ужасно рада, что мы опять вместе.

Обняв Женю одной рукой, она перегнулась через маленький столик, разделяющий диван и кресло, и выхватила шаловливым движением сигарету из пальцев Семена Алексеевича.

– А как же… там, вчера? – Женя в растерянности смотрел на Нину, он никак не мог понять, как возможна такая быстрая и полная перемена. Он же сам видел и тело ее в страшных ссадинах, и эту ужасную кровавую рану на месте правого глаза. Она лежала в подвале, на грязной подстилке, без сознания, и было совершенно не ясно, доживет ли она до сегодняшней ночи. А теперь вдруг такое. – Или это была не ты?

– Она, она, – Семен Алексеевич засмеялся. – Ниночка у нас – женщина многоликая. Сегодня королева, завтра – обиженная, оборванная бомжиха, послезавтра вообще неизвестно кем может оказаться. И все роли ей удаются одинаково великолепно. Не женщина – клад.

– Но я не понимаю. Разве тебя не били, не мучили там, в подвале?

– Видишь ли, мой мальчик, – Нина затянулась и выпустила дым Жене в лицо, но он даже не обратил на это внимания, так был поражен. – Мне пришлось устроить для тебя маленький спектакль. Ну, наподобие того, как ты устроил своему Альберту. А все для чего? Ты ведь у нас такой несговорчивый, такой упрямый мальчишка. С тобой действовать напрямую нельзя, сразу начинаешь ножками сучить, ручками колотить, кричать: не буду, не хочу, не могу. Я нашла для нас прекрасную работу. Ну да, в ней имеются некоторые нюансы, не очень приятные, надо сказать. Но ведь в любой работе есть свои нюансы, если платят в валюте, и немало платят, а в нашем случае дела обстоят именно так. Ты этого пока не понимаешь, и потому, объясни я прямо, в чем состоит наша работа, ты бы, конечно, отказался, стал бы из себя невинность строить, рожу воротить. А теперь, сам понимаешь, ходу назад нет. Можно сказать, помогла тебе избавиться от ненужных сомнений. Ты не мог поступить по-другому как благородный человек. Ты ведь у нас благородный? Теперь совесть твоя чиста, поступить иначе ты просто не имел права. Всю жизнь перед собой сможешь отмазываться. Ну да, ты убил этого несчастного голубого развратника, но почему? Иначе бы в расход пустили твою любимую женщину, да и тебя самого в придачу.

– Я не хотел его убивать, не хотел!

– Конечно, не хотел, кто спорит. Не изверг же ты, в самом деле. Обстоятельства, что поделаешь!

– Я не хотел, не хотел! Это ты из меня убийцу сделала, ты!

– Нет, дорогой мой, ты уже был убийцей. – Нина обняла Женю за шею и прижалась к его груди. – Да ты всегда был убийцей. Потенциальным. Только не знал об этом, не хотел знать. И я тут совершенно ни при чем. Раз смог все-таки убить, значит, и вообще был к этому способен.

– Я не способен! Я… Это все ты! – Женя попытался высвободиться, но Нина сильнее сжала руки у него на шее.

– Я никого не убивала. Ни Лешика, ни этого борова Алика я и пальцем не тронула. Это все сделал ты, мой мальчик, – говорила она спокойно, словно объясняла неразумному ребенку, как он не прав.

– Но как же так! Если бы не ты, я бы никогда, никогда…

– Хватит! Все это уже неинтересно. Что было, то было, что будет, то нам еще предстоит сделать.

– Что, что предстоит? Я не собираюсь больше…

– Назад хода нет, я же говорила. Не знаю, почему ты сам этого не понимаешь.

– Ты притворщица! И убийца, убийца! Ты, а не я.

– Прекрати!

– И в самом деле, хватит! Сколько можно толочь воду в ступе? – Семен Алексеевич подошел к столу, остановился, рассматривая этикетки на бутылках. – Не приступить ли нам к торжественной части? Все-таки повод у нас какой!

– Да, да, – Нина поцеловала Женю. – Поздравляю тебя. Я знала, что ты справишься. Молодец!

– Справился, не подвел. Действовал хладнокровно и вполне профессионально. У него явный талант. Со временем из нашего Женечки выйдет киллер суперас. И я нисколько не преувеличиваю.

– А он у нас вообще талантливый мальчик. Стихи вот пишет. Поэт!

– Ну да, стихи. Я в детстве тоже баловался стишками. Даже пару раз напечатали. В «Пионерской правде». Была такая газета для юных, Женечка уже не застал.

– И Женечка напечатается. Да еще и сборник выпустит. Для того сюда и приехали. Правда, малыш?

– Так он что же, и дальше творить думает? – Семен Алексеевич засмеялся. – А как же гений и злодейство?

– Одно другому не мешает.

– Вообще да. Я тоже страшный злодей, а в чем-то и гений.

– Ладно, гении. – Нина легко спрыгнула с коленей Жени и тоже подошла к столу.

– Прошу к столу. Хорошо поработали, можно с честью отдохнуть.

Семен Алексеевич и Нина уселись за стол. Женя остался на диване. Отвернувшись от них, он молча курил, без спросу вытащив сигарету из пачки «Парламента».

– А что же вы, мой юный поэт? Присоединяйтесь. Все-таки именно вы главный виновник торжества.

Женя ничего не ответил. Комната плыла у него перед глазами.

Семен Алексеевич открыл шампанское и разлил его по бокалам.

– Чего ты там нахохлился? – Нина подошла к Жене и протянула ему бокал. – Давай. За наш успех!

Шампанского он не принял. Не отрываясь, Женя смотрел на руку, протягивающую бокал, ее руку, любимую, ласковую руку, ужасную, ненавистную руку убийцы.

– Нет! – Женя выбил у нее бокал. Он упал и разбился на тысячу хрустальных осколков, шампанское растеклось по ковру, вспениваясь пузырьками. – Нет! Я ненавижу тебя! Ненавижу вас! И… я убью, убью вас. Я не буду работать на вас!

Женя вскочил и, оттолкнув Нину, бросился к двери. Страшный удар сбил его с ног. Комната взорвалась красным. Ненавистное лицо Семена Алексеевича нависло над ним. Последнее, что запомнил Женя, это пронзительный, срывающийся на визг, смех Нины.

Ну конечно, он согласился. Опять согласился. Ему просто не оставили выбора.

Разумеется, Женя мог сбежать. Теперь его не приковывали наручниками, не держали в подвале, не подстраивали фальшивых ловушек и даже не охраняли. Они с Ниной остались в этой квартире вдвоем, жить и готовиться к новой операции. Женя совершенно свободно мог выйти из дому, передвигаться по городу, при желании ничто не помешало бы ему сесть в поезд и уехать. Об этом он часто думал. Вернее, мечтал. Потому что прекрасно понимал, что план этот совершенно неосуществим. Два убийства сковывали его похлеще всяких наручников и делали побег невозможным. И Нина, и люди, с которыми Женя сейчас был связан, его и искать бы не стали, а просто сообщили бы в милицию о его подвигах и предоставили бы доказательства. На следующий день после убийства Альберта Иосифовича и банкета в честь Жениного посвящения в киллеры Нина ему все это доходчиво объяснила, а также рассказала, чем и как они теперь будут заниматься.