— Вот оттуда их видел! У вас бинокль — вы еще лучше все разглядите.

— Если они еще там, — буркнул Никонов, — а не нырнули поглубже от любопытных глаз. Али, ты с нами или домой?

— Али с вами, с вами, — торопливо закивал мальчонка.

— Ну, ладно. Только тихо! Чтоб ни сучок не треснул, ни веточка не шелохнулась, андерстенд, май юный фрэнд?

— Йес, сэр! — на американский манер козырнул Али и несмело добавил: — Может быть, я вперед пойду? Я все же лучше эти места знаю. Там тропка есть…

— Веди, Соколиный Глаз, — вздохнул Никонов и покачал головой. — Серега, похоже, от этого юного басмача нам уже никогда не отвязаться…

На вершину скалы пришлось пробираться по какой-то не то козьей, не то кабаньей тропке, более-менее свободной от переплетенных кустов, лиан и прочих зарослей лишь на полметра от земли — все, что росло выше, явно требовало острого мачете или доброго русского топора. Так что Никонов не раз мысленно похвалил себя за то, что мальчонку все-таки взял с собой — тот пробирался через гущу леса почти так же непринужденно, как ловкий питон, находил и показывал своим друзьям наиболее удобные лазы и местечки для продвижения вперед. Где пригибаясь до самой земли, а где и по-пластунски, но до вершины все-таки добрались…

Небольшой заливчик от большой воды был прикрыт длинным заросшим мысом и для стоянки подлодки подходил как нельзя лучше — что еще раз подтверждало, что капитан Ахмад неплохо знает и свое дело, и местные воды. Скала, на которую взобрались разведчики, в сторону залива круто обрывалась вниз, поэтому и ярко-голубая водная гладь, и субмарина, наполовину высунувшаяся из моря, были видны почти как на ладони. Никонов улегся на большой проплешине, покрытой пыльной, выжженной до цвета ржавчины травой, и, прильнув к окулярам бинокля, осторожно глянул вниз. Глянул и тут же непроизвольно резко припал головой к скале: в первую же секунду он увидел на палубе подлодки Ракитина; тот поднял голову, рассматривая окрестности, а может, и просто птицу какую увидел, но сержанту вдруг показалось, что доктор каким-то непостижимым чутьем догадался об их присутствии и заглянул прямо ему в глаза… Чушь, конечно, никак он не мог снизу ничего разглядеть… Но дальше Никонов наблюдал за Ракитиным и пиратами максимально осторожно, ни на мгновение не забывая, что снизу могут заметить блики от стекол бинокля, и тогда точно дело будет табак. Или сразу нырнут, или облаву устроят, и еще неизвестно, что будет хуже — первое или второе…

Что-то едва слышно зашуршало слева, где чуть ниже притаились Лагодич с Али. Сержант осторожно скосил глаза и сразу понял, что ребята тут ни при чем. Почти по самой кромке обрыва, сантиметрах в сорока от лица Никонова, неторопливо ползла черная, чуть ли не в руку толщиной змеюка… Змея, по всей видимости, никуда не торопилась, каждое меленькое препятствие, каждый камушек, казалось, внимательно рассматривала и прощупывала быстро мелькающим раздвоенным язычком. Димка, чувствуя, как по спине пробегает самый настоящий мороз, а кожа на затылке как-то странно съеживается, замер, и мысли вдруг стали самыми что ни на есть тоскливыми. «А если эта тварь сейчас осерчает, и что тогда? Может быть, это местный уж безобидный, а может быть, и черная мамба какая… Черт их знает, кто у них тут водится». Змея вдруг повернула голову, на мгновение замерла, сверкнула капельками злобных глаз и повернула прямо к сержанту. «Нельзя двигаться, нельзя! Это как с собакой — нужно замереть, и все… Ну на хрена я тебе сдался, сволочь ты черная, а?! Брысь…»

Черная опасная тварь вряд ли услышала просьбы сержанта, но греться на солнышке вдруг передумала и, не проявляя ни малейших признаков агрессивности, грациозно извиваясь, быстро ушла в густую траву, окружавшую выгоревшую проплешину… Димка едва слышно судорожно перевел дух и вдруг испугался во второй раз — а что, если, пока он тут дергался, те, внизу, его засекли?! Да нет, вроде бы все по-прежнему… Та-ак, а вот и охрана… Двое на маленькой скале у входа в бухточку, и один прямо на рубке загорает, свесив ноги. «Сидит на ложке, свесив ножки»… Ответ на загадку — макаронина. Ну что, ребята, будем из вас спагетти делать! Под красным соусом. Ну очень острым…

Сержант отполз пониже от обреза обрыва, развернулся и, подав ребятам знак следовать за собой, бесшумно пополз вниз, где густо зеленели трава и заросли…

— Ну что? Что ты там видел? Наши? — нетерпеливо спросил Лагодич.

— Наши, наши, — невольно усмехнулся Никонов. — А с нашими три охранника или часовых — кто их там разберет… У тех двоих, что на скале, по-моему, пулемет. Насчет девушки не знаю, не видел, но Ракитин наш точно там.

— И что теперь?

— А что… Как говорили в старых советских детективах, «будем брать!». Так, орлы, слушай сюда! Сделаем так…

Фарук первым почуял что-то неладное, когда русская врачиха пожаловалась за обедом на недомогание. Нет, сначала он криво усмехнулся и решил, что это все обычные женские штучки: у них всегда голова болит, настроение меняется по сто раз на дню, и вообще… женщина — это женщина, и этим все сказано! Но тут же в голове «рыбака» ворохнулась тревожная мысль, и он, замирая от неприятного предчувствия, прислушался к своим внутренним ощущениям, которым еще десять минут назад не придал особого значения. Ну, подумаешь, что-то мутит слегка — возможно, это просто духота и жара в пропитанной вонью человеческих тел, аккумуляторных баков, масел и горючки субмарине. Или рыбу на ужин кок подал не очень свежую — все-таки тропики, здесь быстро все тухнет… Да нет, шайтан их всех возьми, какая рыба?! Не тошнит ведь совсем! А в голове что-то мутновато, да и в теле вроде ломота какая-то бродит… О великий Аллах, неужели?! Фарук, чувствуя, как все внутри у него обдало неприятным холодом, поднялся на палубу, жадно вдохнул горячего, парного воздуха… Нет, не легчает, все та же муть в башке. Пират резко развернулся и по трапу легко скользнул внутрь подлодки. Несколько шагов, и Фарук резко рванул на себя дверцу каюты русского доктора и его девицы.

— Быстро! Говори! Это твои штучки, а? — Бандит выхватил из кобуры пистолет и демонстративно взвел курок.

— Ты о чем это, уважаемый? — недоуменно поднял брови Ракитин и увидел, что в глазах пирата мечется откровенный страх. — Какие штучки? Мы сидим здесь как мыши под веником, твои нукеры каждый наш вдох контролируют… Что случилось-то?

— Не знаешь, да?! Не понимаешь?! Лжешь, собака! Какой ты тогда доктор, если не видишь, что мы все испытываем одно и то же? Если ты такой баран, то я тебе все объясню. Все мы заражены твоей дрянью! Я не знаю, как ты это сделал, но мы все заражены, понимаешь, русская ты свинья?!!

— Фарук. — Ракитин вдруг как-то весь обмяк, сгорбился и каким-то убитым, не своим голосом равнодушно сказал: — У меня у самого температура 38 и пять… У ассистентки то же самое. Я не знаю, как это могло произойти. Не знаю! Я думал, что мы с ней заразились в лаборатории, или еще как… Значит, и у вас то же самое? Ты можешь пристрелить меня прямо сейчас, но я хочу просто напомнить тебе, уважаемый ты наш, что именно ты забрал у меня все пробирки со штаммом. Ты, Фарук! И единственное, что я могу предположить, так это то, что ты был неосторожен… Другого объяснения у меня нет, хоть убей!