– Почему не стал бы? Слишком высоко? – В голосе Яннема зазвенело напряжение, и Брайс мысленно выругался. Они стояли немного поодаль от свиты, но все же на достаточном расстоянии, чтобы гулкое горное эхо доносило до придворных каждое слово.

Поэтому он попытался быть дипломатичным:

– Да, слишком высоко. Для меня, если бы я стрелял.

– А если бы не стрелял, а использовал магию?

«Твою мать, Ян, – подумал Брайс. – Только не начинай опять». Ему казалось, они это преодолели, разве нет? Впрочем, в тот миг Брайс впервые за прошедшие месяцы осознал, что, возможно, Яннему известно про Серену. Про женщину, которая пудрила мозги и согревала постель им обоим. И обоим разбила сердце. Брайс избавился от этой вероломной женщины, ни слова не сказав брату, но что, если Яннему известно об этом? И что, если их кажущееся доверие все эти месяцы было лишь иллюзией? Попыткой Яннема забыть о прошлом. Они оба продолжали бороться с тенями этого прошлого, пытались верить друг другу. И это у них отлично получалось. Ведь получалось же?

Брайс попытался отшутиться:

– Значит, бочонок сагравийского отдаешь без боя?

– Отвечай на вопрос.

Так, а вот это уже совсем дерьмово. Ледяной тон, стальной взгляд, горделивая королевская осанка. Твою мать, Ян. Брайс ненавидел, когда брат начинал корчить с ним королевскую особу, но хуже всего то, что, похоже, это теперь получалось у Яннема безотчетно и ненамеренно. Он не пытался таким образом унизить младшего брата или поставить на место. Это теперь было для него естественное поведение, закономерное. Яннем вел себя так потому, что ощущал себя вправе, только и всего.

– Если бы я использовал магию, то снял бы эту птичку по щелчку пальцев, – холодно ответил Брайс и, мгновение помолчав, елейно добавил: – Сир.

Какого демона?! Он лишился трех пальцев, поседел, покрылся шрамами от плохо заживших ран, но он по-прежнему самый сильный маг в Митриле. И не он завел об этом разговор.

Яннем опустил арбалет и сказал:

– Что ж, мой лорд, продемонстрируйте нам свою колдовскую мощь.

– Если ваше величество повелит…

– Мое величество повелит.

Брайс беззвучно вздохнул. Под пронизывающим взглядом брата-короля сложил пальцы обеих рук вместе горстью – неловко, потому что иначе теперь не получалось. Но дело было не в его пальцах, а в его мане. Которая потекла между правой и левой рукой, искалеченной и неискалеченной, сплетаясь в тонкий магический узел, истончающийся и вытягивающийся в бесплотную стрелу, острую, как игла.

Брайс закрыл глаза: ему не требовалось целиться, чтобы эту стрелу запустить. Высоко вверху – триста десять футов, как и доложили егеря – сильно и быстро билось небольшое, горячее, жестокое сердце орла. Брайс нашел это сердце, успел ощутить его слепую ярость и бессловесную гордость, успел проникнуться уважением к своей жертве – и выпустил стрелу.

Птица сложила крылья, камнем полетела вниз и рухнула, врезавшись в склон и оставив на нем маслянистый кровавый след.

Конь Яннема слегка гарцевал на месте, удерживаемый за уздцы королевской рукой. В другой руке Яннем все еще сжимал опущенный арбалет.

– Поднеси мне его, – без выражения сказал Яннем.

Брайс резко повернулся к нему.

– Ты же сам приказал…

– Первый выстрел на охоте принадлежит королю. Эта добыча моя. Пойди и поднеси мне ее.

У Брайса потемнело в глазах. Он изо всех сил старался не обернуться, хотя слишком хорошо представлял лица придворных и слишком хорошо понимал, о чем они станут шушукаться по углам в ближайшие несколько дней. Это унижение было тем сильнее и глубже, что казалось внезапным и ничем не спровоцированным. Брат поступал с ним так на глазах всего двора не потому, что хотел намеренно унизить, а просто потому, что считал такое обхождение допустимым.

Брайс спешился. Медленно подошел к мертвой птице, распластанной на камнях. Взял ее за крыло и поднял с земли. Орел оказался действительно крупный: даже когда Брайс поднял руку вверх, на уровень собственного роста, обвисшее крыло птицы почти касалось земли. Покрытая коричневыми перьями грудь была опалена, выжженные перья липли к черному ожогу, оставшемуся там, куда угодила магическая стрела. Брайс сжег этой птице сердце, и последнее, что он испытал к ней, было уважение.

Которого он сейчас совершенно не испытывал к тому, для кого принес эту жертву.

Брайс подошел к Яннему и бросил орла под копыта его коня. Яннем кивнул главному егерю, и тот махнул двум своим помощникам, которые торопливо подобрали птицу и отнесли в сторону. Брайс вскочил в седло. На брата он не смотрел.

– Ты обиделся, что ли? – негромко спросил Яннем, и Брайс, к своему изумлению, услышал в его голосе насмешку. – Полно, брат, я же оказал тебе честь. Первый выстрел на первой большой королевской охоте нового владыки Митрила. И такой славный трофей.

– Засунь себе его в зад, – огрызнулся Брайс и пустил коня вперед, обгоняя короля.

…«Вот тогда это и началось? – думал Брайс пять лет спустя, смешивая зелье для герцога Эгмонтера по рецепту из книги, строки которой сочились кровью. – Или, может, оно вообще и не заканчивалось? С чего я взял, что он хоть когда-то воспринимал меня как ровню? Я полуэльф. Я маг. Я, в конце концов, младше. По сути, мы с ним ладили только до тех пор, пока не умер отец. С тех пор все полетело к демонам. Да, иногда бывало лучше, иногда хуже, но он стал сюзереном, а я – вассалом. И я с этим смирился. Меня это устраивало. А если нет, какого хрена я ждал так долго?»

Какого хрена он так долго ждал этого дня? Нынешнего дня.

Дня, когда он наконец-то освободится.

Брайс закупорил склянку, плотно вбив пробку ладонью в стеклянное горлышко, встряхнул несколько раз и отставил в сторону. Он был доволен собой, проведенной работой и результатами испытаний. Это зелье было призвано лишать языка – пара капель в пищу или питье, и жертва навсегда онемеет. Не слишком сильное заклинание с довольно ограниченной областью применения, но Брайс совершил его легко, даже небрежно, не затратив на это совершенно никаких ментальных усилий. Несколько полок в тяжелом чугунном шкафу, стоящем в углу его кельи – пожалуй, за прошедшие недели он начал к ней привыкать, – были уставлены такими же склянками. В некоторых из них хранились почти безобидные зелья и заклинания, в некоторых – убийственно опасные. Брайса забавляло то, что даже Эгмонтер не знал точно, где именно – какие. Брайс перед ним, разумеется, отчитывался, но часто лгал, а Эгмонтер не мог проверить, потому что обычно не присутствовал ни при составлении зелий и заклятий, ни при их испытаниях. Брайс прекрасно справлялся с этим сам. Эгмонтер предоставлял ему все необходимое – книги, манускрипты, ингредиенты для опытов и саму лабораторию, никогда не знавшую солнечного света. Но самое главное, самое ценное заключалось не в ингредиентах и не в книгах, и они оба это знали. Главное сидело у Брайса внутри, за приоткрытой дверью – чуть шире приоткрытой, чем прежде, – скалило зубы, облизывалось, утробно рычало и благодарно поскуливало, когда Брайс бросал ему очередную кость. Точнее, ЕЙ – невидимой и неощутимой твари женского пола, сидевшей внутри Брайса под замком. Сгустку Тьмы, ледяному и горячему одновременно, запертому и в то же время ощутимому. Эта тварь сидела в одной клетке с амбициями Брайса, с его застарелыми обидами, воспоминаниями о первой королевской охоте Яннема и многими другими подобными, которые были потом. Брайс все еще держал дверь прикрытой, но замок с нее уже снял.