Мысленно улыбнувшись, Мэри ответила:

– Да, готова.

– Я знаю, что тебе нелегко было это сказать, – заметила Ивонн. – Я видела твое смятение. Надеюсь, ты не обиделась на мой вопрос. Но тебе ведь приятно находиться рядом с ним, верно?

Мэри молча кивнула.

– И единственное, что удерживает тебя от этой близости, – это ты сама, – добавила Ивонн.

Мэри по-прежнему молчала. Но Ивонн была права. Она достаточно страдала в прошлом, так что глупо было бы отказывать себе в удовольствии в настоящем. Долгие месяцы страх преследовал ее на каждом шагу, но ведь с Эдвардом ей нечего бояться, не так ли? Да-да, глупо было бы бежать от того, чего они оба так жаждали.

Ивонн улыбнулась.

– Я по твоему лицу вижу, что ты окончательно решилась. Обещаю, ты не разочаруешься.

Мэри улыбнулась. Теперь, когда она, по выражению Ивонн, «окончательно решилась», ей было трудно сидеть на месте. Будь ее воля, – побежала бы к Эдварду. Но она не могла оставить Ивонн. Та все еще была слишком слаба.

Мэри наклонилась и подвинула поднос с клубникой на край стола.

– Вам нужно больше есть. Так мне при каждом удобном случае твердит Эдвард. Нам обеим нужно есть, – добавила Мэри с улыбкой.

Ивонн вздохнула и, оглядев подносы, пробормотала:

– Я и рада была бы чувствовать голод, но ничего не выходит… – В последние дни Ивонн сильно похудела, и черты ее лица болезненно заострились. – Знаешь, – продолжала она дрожащим голосом, – я постоянно думаю о том, что наделала, и от этих мыслей мне становится дурно. Даже поесть не могу.

Мэри накрыла ладонью ее руку.

– Но вы же ни в чем не виноваты…

По щеке Ивонн соскользнула слезинка и упала в бокал.

– О, моя дорогая… Спасибо за твои слова, но на самом деле я совершила ужасный поступок. – Плечи Ивонн содрогнулись от рыданий, и она, высвободив свою руку, прижала ладонь к губам.

Мэри невольно вздохнула. Она не знала, что сказать. Ей были хорошо знакомы душевные муки – в такие минуты весь мир кажется холодным и несправедливым и не хочется, чтобы тебя утешали. Поэтому сейчас она могла лишь молча сочувствовать женщине, сделавшей для нее так много добра.

– Ох, Мэри, я… Я рассказала ему… Сказала, где ты. Я не смогла терпеть боль. Я была уверена, что у меня получится, и после первых ударов поклялась, что буду молчать. Но я… не смогла.

– Ивонн, дорогая, я никогда не смогу забыть ваше лицо в ту ужасную ночь. На вашем месте любая бы заговорила.

Женщина всхлипнула.

– Было так глупо предполагать, что я чем-то отличаюсь от всех остальных…

– Если кто и глуп, то это я, – поспешно возразила Мэри, чувствуя цепкую хватку собственного чувства вины. – Я ведь втянула вас в неприятности. И если кто-то заслуживает порицания, то именно я.

Ивонн замерла, и лицо ее теперь казалось каменной маской.

– Нет, виноват твой отец, – прошептала она. – твой отец и люди, подобные ему.

– Я бы хотела… – Мэри проглотила свои слова вместе с глотком шампанского; она не осмеливалась высказать свои мысли вслух.

– Чего бы ты хотела? – вкрадчиво спросила Ивонн, вопросительно глядя на девушку.

Та молча помотала головой.

– Ну, говори же…

Мэри сделала глубокий вдох. Ей отчаянно хотелось быть такой же сильной, как мужчины.

– Я хотела бы не нуждаться в Эдварде, – выпалила она.

– Но мне казалось, он тебе нравится. – Ивонн с любопытством взглянула на собеседницу.

– Да, верно, он… он мне очень нравится. – Разве она могла это отрицать? После каждой их встречи Мэри чувствовала, как ее сердце теплело по отношению к этому суровому на вид мужчине. – Да, нравится, – продолжала она, – но я хотела бы другой жизни – хотела жить, зная, что мне не нужен опекун и защитник.

Ивонн взглянула на нее в задумчивости и с легкой грустью в голосе проговорила:

– Какая же женщина не мечтает об этом? А у тебя, полагаю, больше оснований для подобных мыслей, чем у большинства из нас.

Мэри, потупившись, перебирала складки юбки.

– Я бы хотела стать равной Эдварду, но как такое может произойти, если я постоянно рассчитываю на то, что он спасет меня? Я как будто… использую его.

– Но дорогая моя, – возразила Ивонн, – ведь он, в свою очередь, рассчитывает на то, что ты спасешь его.

Мэри не отводила взгляда от своего подола.

– Что ж, возможно. Но как могу я, женщина, сделать за него то, чего он сам сделать не в состоянии?

Ивонн со вздохом откинулась на спинку кресла.

– Ты же знаешь, что произошло с его отцом, знаешь, и что Эдварда до сих пор терзает чувство вины. Он жаждет обрести душевный покой, и возможно, именно ты, женщина, сумеешь помочь ему.

Мэри сжала бокал с такой силой, что чуть не сломала тонкую ножку. Как она могла принести кому-то душевный покой? Ведь ее собственная жизнь все последние годы была переполнена страданиями…

– А что, если я не смогу? Что, если и он не сможет? Да, знаю, он заботится обо мне, но сможет ли он дать мне еще больше?

– А нужно ли тебе больше?

Мэри со вздохом отвернулась. Трудно было признать, что она нуждалась в любви Эдварда – это казалось ей проявлением слабости. Благодарности за его помощь вполне достаточно.

– Да и зачем тебе больше? – продолжала Ивонн. – Ведь он дает тебе то, чего ты хочешь.

Мэри и на сей раз промолчала. Но ей стало не по себе. Неужели все действительно так просто? Два человека, использующие друг друга в собственных нуждах… А ведь чувство, зарождавшееся в ее сердце, было куда теплее подобных отношений. Но, с другой стороны…

Ее собственная мать прекрасно понимала тонкости человеческих отношений, а в итоге потеряла все, отдав свое сердце мужчине.

И Мэри поклялась, что сделает все возможное, чтобы помочь Эдварду так же, как он помог ей, – но она ни за что не попадется в ловушку, погубившую ее мать.

Мэри пристально рассматривала маленький коричневатый пузырек, снова и снова повторяя про себя, что она пришла сюда за порошком от головной боли для Ивонн. Но ведь в руках у нее сейчас было совсем другое вещество…

Когда она шла сюда, голос этот утверждал, что мысли об опиуме – чрезвычайно опасны. А затем послышался второй голос, звучавший куда убедительнее. Он тихим, но настойчивым шепотом уговаривал Мэри принять настойку опия – совсем немного, чуть-чуть. «Сделаешь это, – шептал голос, – и все тревоги исчезнут, останется только блаженное ощущение покоя».

Хотя Мэри не принимала опиум уже несколько дней, ей все равно было непросто смотреть на него, ощущать в руке приятную прохладу пузырька, вдыхать знакомый запах… И казалось, будто в душе ее поселился злобный двойник, когтями впившийся ей в горло, умолявший лишь об одном спасительном глоточке.