– Мы все любили Тигрицу и будем скучать по ней, но трудней всего сейчас Алфи и юному Джорджу. Мы вспоминаем Тигрицу добрым словом, и это справедливо, потому что хорошего она сделала немало, и нам тяжело прощаться с ней.

Элвис неплохо справлялся со своей ролью. Он говорил так, словно уже имел опыт подобных церемоний. Он приглашал каждого по очереди произнести несколько слов о Тигрице, рассказать свою любимую историю или поделиться воспоминаниями. Любовь, которую все испытывали к Тигрице, согревала мое сердце. Нам будет не хватать ее, но скучают только по тем, кого любят, это я понимал. Вскоре подошла очередь Джорджа. Я ткнул его носом.

– Ты сможешь это сделать? – спросил я с беспокойством.

– Я должен. Ради нее, – ответил он, и мое сердце наполнилось гордостью.

– Тигрица была моей мамой, – начал Джордж. Клянусь, во всей округе не нашлось бы ни одного сухого уса. – И она была хорошей мамой. Она любила меня, защищала. Она позволяла мне лазать по деревьям, когда отец запрещал, и брала с собой на поиски приключений. Думаю, лучшей мамы и быть не может, и я не хочу с ней прощаться, но папа сказал, что это надо сделать. Иногда выбирать не приходится и мы должны делать то, чего нам не хочется. Я понимаю, что он прав. Но я не хотел терять маму-Тигрицу и лишь надеюсь, что она знает, как сильно я ее любил, как важна она для меня. И я никогда не перестану тосковать по ней.

– Ах, Джордж, – сказал я. – Это было прекрасно. – Он мрачно кивнул и положил игрушечную мышку для мамы. Нелли потерла глаза лапой. Речь Джорджа никого не оставила равнодушным, и он выслушал немало слов благодарности.

А потом все взоры обратились на меня. Я вздохнул, понимая, что должен отдать дань памяти Тигрице, сделать это и ради Джорджа, и ради себя самого.

– Так много уже сказано о Тигрице, – заговорил я. – И мне очень приятно слышать о том, как сильно ее любили. Она была забавной, дерзкой, да, этого не отнять, и очень верной. Тигрица стала моим первым настоящим другом на Эдгар-Роуд. Я помню, как заставлял ее ходить со мной на прогулку, когда ей этого совсем не хотелось – тогда она еще была ленивой и избалованной, – но вскоре она открыла в себе страсть к приключениям и, честно говоря, стала гораздо большей авантюристкой, чем я. Она поддерживала меня, порой даже против своего желания. Она была самой милой и доброй кошкой на свете, и сказать, что я буду скучать по ней, – значит ничего не сказать. У нее всегда находились теплые слова для утешения или шутка, чтобы поднять настроение. Она строго отчитывала меня, если я поступал дурно или бесил ее. Она не раз спасала меня, и теперь, когда ее нет, у меня как будто отняли мою половину. Но я знаю, что она навсегда останется рядом со мной, пусть и не буквально. Продолжая жить дальше – что пока кажется невозможным, – я буду помнить ее. Тигрица, никто не хочет навсегда прощаться с тобой, но, где бы ты ни была сейчас, будь счастлива и знай, как тебя любят здесь и будут любить всегда.

Измученный, я перевел дух и обнаружил, что рядом со мной с одной стороны стоит Бачок, а с другой – Джордж. Их поддержка утешало меня, когда все кошки хором затянули прощальную песнь в память о Тигрице. Наверное, кошачьим хором трудно назвать тот жуткий ор, что они устроили, но это шло от души и с самыми благими намерениями. Мы, кошки, никогда не отличались мелодичным пением. Я надеялся, что наша самодеятельность вызовет улыбку у Тигрицы, где бы она ни находилась, и посмотрел на небо, вздернул усы и молча попрощался с ней. Еще раз.

Никто не спешил уходить, так что мы провели приятный день на морозе, сбившись в кучу, чтобы согреться. Старшие кошки старались подбодрить Джорджа. Все были добры друг к другу; даже Лосось выглядел расстроенным, а он никогда не давал волю чувствам.

– Скверные времена, скверные времена, Алфи, – повторял он. Я знал, что для него это тоже потеря. Мы дрожали, тыкались друг в друга носами, грелись в сиянии дружбы, и я находил в этом некоторое утешение. Грустно, да, но и приятно было видеть, как много значила Тигрица для каждого из нас, и чувствовать, как много все мы значим друг для друга. Я знал, что грядущие дни, месяцы, даже годы будут трудными для всех, особенно для нас с Джорджем, но этот день подарил нам некоторое утешение, и я сохранил в памяти эту картинку, чтобы обращаться к ней в тяжелую минуту.

– Джордж, – мягко произнес я. Трещина в отношениях с сыном все еще не давала мне покоя. Он то радовался моему обществу, моей любви, то отвергал их. Я знал, что надо просто смириться и подождать, пока он будет готов поговорить со мной или вернуться к прежним отношениям. Хотя нет, они уже никогда не станут прежними, я это понимал. Отныне все будет по-другому, без Тигрицы, но я настроился ждать, пока Джордж созреет для того, чтобы перейти к следующему этапу нашей жизни, и надеялся, что это не займет много времени.

– Да? – ответил он.

– Хочешь пойти домой? Погреться? Вздремнуть? – Наверное, я слишком суетился, но этим грешат все родители, а я теперь стал отцом-одиночкой. Эта мысль настолько поразила меня, что я даже испугался. Отныне мне предстояло исполнять родительские обязанности за двоих.

– Нет, я должен идти, – заявил он.

– Куда? – спросил я. – Можно с тобой?

– Пап, – вздохнул он. – Мне нужно побыть одному, просто дай мне немного пространства. – Это прозвучало не как просьба. Он попрощался с другими кошками и направился в противоположную от нашего дома сторону. Я догадался, что он рванул в свои «джунгли», к старику, и никак не мог этому помешать, но чувствовал, что должен разузнать подробнее, чем он там занимается. Однажды я уже видел его в том саду. Видел и того рассерженного старика, и теперь твердо решил, что чуть позже поговорю с Джорджем об этом и добьюсь, чтобы он рассказал, что происходит. В конце концов, так поступил бы любой ответственный родитель. Нравится это кому-то или нет, но даже скорбящий, убитый горем, измученный, я прежде всего оставался родителем, которому теперь нужно было еще более серьезно подходить к воспитанию сына.

Однако и мое горе требовало выхода, так что ночью, когда все спали, я выскользнул из дома и, пробравшись в дальний угол сада, завыл что есть мочи, и мои истошные крики уносил ветер.

Я уже собиралась идти домой, когда вспомнил про Сильвию. С помощью Везунчика я организовал еще один подарок для нее. В конце концов, мой план придуман ради Сильвии, Конни и Алексея, для спасения дружбы и в память о Тигрице.

Дохлая птица дожидалась меня в условленном месте – мой новый лучший друг оказался отличным помощником. Я подобрал птицу и понес ее к порогу Сильвии, по дороге пару раз едва не выронив добычу и еле протиснувшись с ней под воротами, но все получилось как надо. Я нисколько не сомневался в том, что теперь-то уж Сильвия поймет, как о ней заботятся.

Я терпел неудачу и как отец, и как кот. Горе подкосило меня, и я никак не мог собраться с силами. Я всегда старался ставить чужие переживания выше собственных, но сейчас и это не удавалось. Я с трудом исполнял повседневные обязанности. Ел без особого аппетита. Выходил на прогулку, зная, что придется пройти мимо дома Тигрицы, и ощущая физическую боль. Пытался поговорить с Джорджем, но он по-прежнему не проявлял никакого интереса к беседе.