Аслану трудно было сосредоточиться, а ведь самое важное в обрядах, как и во всех других жизненно важных делах, – это правильный настрой. Времени мало, Мария ждёт у машины…

Байраков ценил Марию – и дело было даже не в машине, не в комнате, куда его пустили хозяином, а в той атмосфере восхищённого приятия, которой Иванова окружила своего Учителя.

Она была ещё не готова к язычеству, хотя Аслан подвёл её к нему близко-близко. Руны давно остались в прошлом – их всего-то двадцать четыре, а в одно занятие Байраков объяснял ученикам две-три. Сам он всегда очень внимательно наблюдал за тем, как откликается Мария на его похвалы другим женщинам. Определив на занятии «родовую силу» у одной из учениц, Аслан был уверен, что Иванова станет завидовать, но она лишь опустила глаза вниз на секунду, а когда снова посмотрела на Учителя, взгляд её был такой же спокойный, как всегда.

Постепенно Мария стала незаменимой: теперь она не только сопровождала Аслана в поездках за город, но и участвовала в некоторых обрядах. Он показывал ей, как болезнь «уходит» в камни, если между ними поставить церковные свечи и произнести нужные слова. Научил, как чистить каналы для поступления энергии, финансового благополучия и снятия порчи (у Марии эти каналы, как у большинства людей, были забиты). Провёл по просьбе её двоюродной сестры магический ритуал для быстрой продажи квартиры – и квартира тут же ушла за хорошую цену (себе Аслан взял немного – два процента). Вместе с давней подругой Марии они ездили в Коптяки, где жил лесной леший, помогавший Аслану лечить людей. Леший к женщинам не вышел, но подруге лечение помогло: когда Байраков, прочитав молитву, вылил на камни пиво и водку, она почувствовала, как оторвался и вышел тромб на ноге.

А Мария в тот самый день призналась Аслану, что видела во время обряда богов – женщину с очень белыми волосами и мужчину в чёрном одеянии.

Вот теперь она была готова: так это понял Аслан.

Он исповедовал родноверие – славянское язычество. Поклонялся всем языческим богам без исключения: как светлым, так и тёмным. Первые шаги ему помог в своё время сделать специализированный сайт в интернете, где всё было расписано чётко, по делу. Никаких мусульманских ограничений, никаких христианских разночтений. В родноверии всё просто: читаешь особые слова и вступаешь в товарно-денежные отношения с богами. Даёшь им требу – подношение, а дальше всё зависит от того, доволен ли твоей жертвой бог.

Аслан умел угождать богам, иначе не добился бы таких успехов за такое короткое время. Подумать только: он совсем недавно приехал из Махачкалы с двадцатью тысячами рублей в кармане, не имея ни связей, ни знакомств! С собой привёз пару книжек, смену белья и четвёртый айфон с треснутым как от пули стеклом. Боги помогли Аслану, научили его быть благодарным и никогда не экономить на жертвах. Он с любовью выбирал самых чистеньких и красивых куриц, ягнят и козлят. «Надо давать богам самое лучшее, – учил он Марию. – Это как подарок – нужно найти такой, чтобы хотелось оставить себе!»

Велес, Мара, Перун, Чернобог, Дажьбог, Ярило, Лада, Морок, Род и Сварог – прародитель всех богов. Имена своих благодетелей Аслан знал назубок. Чуть ли не первым его обрядом стало поклонение Сварогу – на сайте объясняли, как нужно действовать, чтобы бог-кузнец стал твоим отцом (а не только Дажьбога!), и как понять, что жертва твоя принята. Аслан всё выполнил правильно, и мало в чём он был уверен сильнее, нежели в том, что после смерти станет бегать волком свиты Сварога! (Если человек не пригодился богам при жизни, то, умерев, послужит им пищей, но если же он, как Аслан, поклонялся и чтил их как следует, то попадёт в свиту к тому богу, которого выберет.)

Обряды, которым Байраков быстро обучился, всегда включали в себя огонь и жертвоприношение, причём разным богам предназначались разные жертвы. Тёмным нужно давать сырое мясо и крепкий алкоголь, а жертву следовало привести живой на капище и перерезать горло так, чтобы кровь попала на камень, соответствующий определённому богу. У Аслана было несколько любимых капищ за городом, где удобно было ставить камни, а кое-где они уже стояли, потому что не он ведь изобрёл эту религию. Камни должны быть выложены в круг диаметром не менее двух метров; в центре оставлялось углубление для ритуального костра.

Первая жертва – начальная, «слабенькая» – это были продукты. Хлеб, молоко, мёд, пиво, водка, белое и красное вино.

Вторая – чуть серьёзнее. Живая курица или голуби. Лучше – белые, чистенькие.

Третья жертва – козлята и ягнята, четвёртая – взрослые козлы и бараны, пятая – коровы и быки.

Шестая – человеческая жертва.

Здесь требуется человек молодой – неважно, парень или девушка, но желательно маргинал, чтоб не стали искать. Не бомж, не смертельно больной, не умирающий, но физически слабее Байракова, чтобы он мог с ним справиться. Наркоманы исключаются – в них мало энергии, боги таких не любят. Шестая жертва может быть любой веры, но только не язычником – их категорически запрещено убивать.

Байраков презирал христиан, как предавших язычество, часто говорил о том, что законы в этой религии многократно переписывались. Принести в жертву богам христианина было бы правильно. Но самой хорошей и чистой жертвой для богов считается ребёнок, сделавший первый шаг по пути порока.

На Пехотинцев, где автобусное кольцо, Аслан увидел из окна машины двух десятилетних мальчиков, продававших ворованные велосипеды. Попросил Марию остановиться, чтобы забрать этих детей и увезти в Коптяки, но Ивановой стало их жаль. Они ведь были почти ровесники Севы.

– Ты не понимаешь. Пусть лучше они, чем твой сын! – сказал тогда Аслан, и Мария чуть не въехала в зад «ниссану» на перекрёстке.

Люди, которые шли навстречу депутату по дорожкам Зелёной рощи, говорили в основном о деньгах – и ещё о нечеловеческой жаре, утомившей всех «по самое не хочу», как выразилась миловидная женщина в длинном платье. Шла она, скорее всего, из церкви, хоть и выражалась не слишком-то ортодоксально. Зиновьев давно обратил внимание на то, как погрубела современная речь: юные девушки матерятся буквально через слово, бранные слова летят с телеэкрана и проникают в деловую переписку.

– Не ханжи! – говорила депутату Надя. – Нельзя запрещать другим то, что прощаешь себе.

Но Зиновьев баловался обсценной лексикой довольно редко, только в мужской компании – и то не во всякой. А сейчас мат почти что узаконили. Надя же, кстати, рассказывала про одну свою пациентку (не называя имени, конечно), интеллигентную женщину, которую крайне возбуждала нецензурная брань – не во всяком исполнении, конечно, но если эти слова произносил правильный человек, эффект был потрясающий!

– Так в чём же проблема? – спросила пациентку Надя. – Многие женщины годами ждут потрясающего эффекта от своих партнёров, а он всё никак не наступает.

– Проблема в том, что мне стыдно, – объясняла пациентка. – Я потом мучаюсь раскаянием, но ничего поделать не могу. Подсела!

Надо бы спросить Надю, как дела у этой мученицы, подумал Зиновьев, сворачивая с центральной аллеи на боковую тропинку, где стояли две ребристые скамьи – точь-в-точь как в девяностых. Только вот тогда сидеть на них традиционным способом считалось почему-то зазорным: горожане взбирались на спинки, а места, предназначенные для сидения, беспощадно попирали ногами. Дикие времена, улыбнулся Зиновьев, но по привычке провёл ладонью по скамейке и внимательно осмотрел руку, прежде чем сесть.