Войдя, Ашая топнула ногой. Неофиты никак не отреагировали на неё, занимаясь своими делами. Тогда она гаркнула во всё горло.

— Выстроились!

Те остановились, но с места не сдвинулись, смотря на вошедшую кто с удивлением, кто со снисхождением, а кто и с вызовом. Ашая со всей силой хлопнула по стене рядом с дверным проёмом, и толчок, пройдя по камню, уронил на землю седоков с их импровизированными «лошадьми».

— Достаточно или жопы вам подпалить?! — выкрикнула она риторический вопрос, и неофиты постарались, как можно быстрее выстроиться перед ней.

— Хорошо, — сказала Ашая, как только тридцать семь молодых юношей и девушек выпятили грудь. — Что вы умеете?

В одну из этих холодных ночей жена князя Палеса лежала в своей кровати. Слёзы снова подкатили к её глазам. Вот уже четвёртую неделю она оплакивала безвременно ушедших сыновей. Она хотела написать мужу, но люди князя Георжа поубивали всех голубей и теперь не осталось возможности с ним связаться. Можно было только корить себя, что не написала сразу же. Она только и делала, что ждала весточки от супруга, надеясь, что тот, после не полученного ответа, обязательно свяжется со своей женой иным образом.

Когда Асатесса лишила Палеса земли, она не стала свирепствовать, оставив его семье прислугу, имение и все запасы. Жена князя — Алана, тогда знала, что это только до весны, и, если её муж не победит, то их участь может решиться с сошедшим снегом. Все чинис очень боялись изгнания. И это был второй страх любого жителя гор, после смертной казни, конечно. Судьба оказаться за пределами гор среди варваров вызывала одновременно и страх, и отвращение. Чинис всегда считали себя особенным народом, и лишиться этой особенности и оказаться среди варваров было для них ужаснее всего.

Алана перевернулась на другой бок.

Это время прошло. Женщина больше не боялась изгнания. Смерть всех трёх сыновей оказалась для неё гораздо более ужасной участью, чем обязанность жить за пределами гор. Временами она засыпала и видела их живыми, несущими смерть её врагам. Через несколько мгновений княгиня просыпалась и снова продолжала их оплакивать. Но помимо скорби, внутри Аланы клубилось и другое чувство. Она ненавидела Асатессу и Ашаю, она желала смерти обеим сестрам и в полусне бессильно произносила проклятия на их голову, не просто страстно желая увидеть их конец, но желая самой стать его причиной.

После очередного сна, где её сыновья были живы и убивали ненавистных сестер, она поднялась с кровати. Проходя по тёмному коридору имения, Алана чуть не наткнулась на открытую настежь дверь. Она заглянула опухшими от слёз глазами внутрь комнаты. Там, на небольшой кровати, спали четыре её дочери. Старшая из них — Катерина, лежала в обнимку с младшими. Маленькая семилетняя Памила обнимала Катерину за шею, зарывшись носом в её волосы. Близняшки Ранена и Валепа обнимали с обоих сторон Катерину за талию, упершись лбами в её ребра.

Алана с отвращением на лице прикрыла дверь и пошла дальше по коридору. Она не любила Катерину. Та всегда раздражала её и вызывала у неё чувство злости. Катерина не вела себя в семье так, как привыкла себя вести Алана. Дочь не скандалила, не требовала, не пыталась вступать в драки с родственниками. Княгиня считала, что дочь не сможет добиться в этом мире ничего и не раз говорила ей это. В мире Аланы, где надо постоянно казаться самым большим и грозным чинис, где надо требовать и подминать под себя остальных, Катерина была бельмом на глазу. Она не спорила, не дралась, не закатывала истерик. Но… внутри Катерины что-то было. Маленький, но очень острый камешек, наскакивая на который всё громкое и грозное существо матери ранилось и откатывалось обратно. Алана называла это гордостью Катерины. Мать думала, что дочь её осуждает. «Маленькая заносчивая сучка,» — пронеслось в голове у Аланы.

После смерти братьев именно Катерина взяла на себя все обязанности по распоряжению в доме: устроила похороны, командовала прислугой, распоряжалась припасами и участвовала в приготовлении обедов. Алана хотела бы чтоб её дочь требовала у матери вернуться от траура, кричала на неё, закатила истерику, что ей тяжело, и в конце даже ударила мать, чтоб она перестала жалеть безвременно ушедших и возвратилась к живым. Но Катерина этого не делала. Наоборот, она просила прислугу не беспокоить мать. Заботилась, чтоб у той было всё, приносила ей еду и тёплый чай. По десять раз на дню осведомлялась о её здоровье. «Думает, что я немощная старуха. Считает себя лучше меня», — подумала Алана.

Идя по давно спящему дому, женщина ощущала каждый сквозняк. Холодный ветерок колыхал её ночной туалет и заставлял в оголенных местах покрываться мурашками. Некогда Алана была красавицей, но родив семерых детей, она растеряла девичью изящность, лёгкий шаг и кожу без изъянов. Теперь с ней из молодости остался лишь её небольшой рост. Пышная грудь обвисла и покоилась на круглом животе, кожа покрылась растяжками, а чёрные, как смоль, прямые волосы побелели и стали завиваться. Алана остановилась перед зеркалом. Оно располагалось в большом холле и обычно в него смотрелись уже одетые мужчины и женщины. Бывало днём Алана крутилась перед ним, надев дорогой вечерний туалет, который скрадывал всё несовершенство её тела. Но теперь она предстала перед собой «во всей красе». И это было ещё одним поводом ненавидеть Катерину, которая в её шестнадцать лет имела изящность и грацию горной козочки.

Нет, Алана не могла уже родить сыновей, а дочери ей не подчинялись. Так было приятно помыкать мужчинами. Старший — любимчик, боялся вспышек гнева матери и поэтому делал всё, как она скажет. Слеза покатилась по щеке Аланы. Как было хорошо. Она думала, что никогда даже не позволит им жениться, они всегда будут здесь. Это она настояла, чтобы сыновья не шли на службу к Асатессе. Ей была противна эта Повелительница, отобравшая у неё землю из-за мужа дурака. Она не хотела, чтоб и сыновья от неё уходили. А теперь… В приступе ярости Алана хлопнула по зеркалу и то покрылось сетью трещин, но не развалилось. Катерина открыла глаза, посмотрела пару мгновений в потолок, пожала плечами и сильнее прижала к себе близняшек.

По тёмному холодному коридору Алана прошла в небольшую библиотеку. Её муж любил закрываться здесь, хотя не любил читать и содержал все эти книги только потому, что так принято у всех высокородных чинис. Единственной, кто интересовался книгами в семье, была Катерина, но та обычно утаскивала фолианты к себе. Палес сбегал сюда каждый раз, когда Алана начинала вскипать. Он не хотел участвовать в жизни дома, избегал жену, оставляя детей и прислугу наедине с ней. Теперь в библиотеку никто не заходил — Алана забрала ключ и не пускала туда ни слуг, ни детей. Сразу после похорон безутешная мать, проплакав все слёзы, посетила чёрнокнижницу, жившую отшельницей в пещерах недалеко от её поместья. Так как чернокнижница не знала о произошедшей смене хозяина, предупредив об опасностях, что связаны с ритуалом, она дала Алане то, что ей было нужно: пять листов старой бумаги, с подробными инструкциями и рисунками для осуществления задуманного. Алана не верила в мужа и его армию. Убитая горем женщина хотела совершить месть сама.