Заречья, и там, тоже на горе, деревья с четкими, как на неправдоподобной картине, вкось и вкривь раскинутыми ветвями.

Шуре вдруг стало жаль и этих деревьев, и серенького холодного утра, и себя. Она испугалась этого теплого чувства. Нет-нет, она ведь решилась. Впереди и сзади гитлеровцы с автоматами. В той комнате с канцелярскими столами — хрящеватый гестаповец. Боль, муки…

Шура сжалась, стиснула всю свою боль в комок. Кинулась на солдата впереди. Ей удалось вырвать автомат, отскочить в сторону. Удалось больше, чем она задумала…

Автоматная очередь сзади срезала Шуру Воронову. Не охнув, прямая, она мягко легла на чистый снег.

Она умерла с вражеским автоматом в руках.

23

В ноябре в деревне Курово разместилась тыловая ремонтная команда. На холме, в середине деревни, немцы натянули антенну для мощной радиостанции. Прямо к домам приткнулись тракторы, крытые автомашины, автокраны, тягачи. На краю Курова, у дома сапожника Герасима, задымили походные кухни.

Команду ремонтников возглавлял капитан Штейн, немолодой немец в форме инженерных войск, с полным ртом золотых зубов, в массивных, тоже золотых очках. Вместе с денщиком и связистом он поселился в новом доме правления колхоза.

Начальство предупредило капитана об активности местных партизан, и он сам следил за охраной Курова. Партизан начальник ремонтной команды очень боялся, встречи с ними не хотел. Его дело ремонтировать танки, пушки, тягачи. А борьба с «лесными бандитами» — задача гестапо и карательных отрядов.

Но случилось так, что именно он, инженер Штейн, навлек на свою команду партизанский удар.

Началось с пустяка…

С вечера капитан приказал денщику просмотреть чемоданы, почистить и выгладить парадный мундир. Ведь до Москвы на хорошей машине два часа езды, и Штейн не сомневался, что скоро он погуляет в русской столице.

Денщик выполнил приказ, приготовил мундир, но обнаружил, что у хромового сапога отстала подметка.

Денщик и переводчик отыскали избу сапожника, вошли в незапертую дверь. Старик Герасим лежал на голой лавке в красном углу и храпел. Борода его веером разлетелась по тощей груди, под головой — два подшитых валенка.

Будить сапожника пришлось долго. Только после того как его окатили водой, он немного пришел в себя. И опять толку чуть: Герасим наотрез отказался чинить офицерский сапог. Не помогли ни зуботычины, ни демонстрация парабеллума в непосредственной близости от сизого носа сапожника. С пьяной решимостью Герасим бубнил одно и то же:

— Воскресенье, приема нету. Гвозди не те.

И шумно дышал водочным перегаром. Учуяв запах винного, денщик пошарил глазами по избе. На краю стола — корка хлеба, щепоть ржавой соли и початая луковица. В куче валенок всех мастей, подшитых и рваных, денщик заметил большой алюминиевый бидон. Открыв крышку, понюхал — водка! Это было удивительно. Кому-кому, а уж денщику-то были хорошо известны «запасы» спиртного не только в Курове, но и в соседних деревнях. По роду своей службы он обшарил почти каждый дом в поисках самогона для своего шефа. И не раз получал от него оплеухи за безуспешные поиски. А потребность Штейна в горячительном росла с каждым днем. Русская деревня, глухая осенняя скука и какая-то непонятная заминка доблестных войск фюрера под Москвой — все это требовало компенсации.

И вот в хатенке сапожника, куда денщик никогда не догадался бы заглянуть, обнаружилось такое сокровище. Не вонючий самогон, а настоящий русский шнапс с полной убойной силой. Откуда?

Переводчик тоже обнюхал бидон, почмокал языком, но попробовать не решился.

— Откуда водка? — грозно спросил он Герасима.

— Не твое собачье дело, — буркнул старик.

Переводчик опять схватился за пистолет. Но даже не вынул его из кобуры: сапог ведь кто-то чинить должен, и тайна алюминиевого бидона должна быть раскрыта. От волнения переводчик стал мешать русские слова с немецкими:

— Ну, гут, гросфатер. Воскресенье не работай. Мы в гости к тебе. Выпей!

Он взял с лавки кружку, налил в нее из бидона, протянул сапожнику.

— За мое здоровье, а вам треснуть, — скороговоркой выпалил Герасим и в несколько глотков выпил водку. Отломил от корки крошку, положил за щеку.

Переводчик и денщик переглянулись. Чуть обождав и убедившись, что сапожник не собирается падать на пол и корчиться в судорогах, они угостились сами. Потом взяли бидон с собой и повели к шефу шаткого на ходу, но повеселевшего Герасима. Дорогой он бахвалился:

— Мы все можем. И сапог починить, и вина добыть. Но не хочем!.. И не заставите! Водка моя, но во зло себе не потребляю. Ведро на неделю — и баста. А бочки мне до самой пасхи хватит…

И перед капитаном Штейном Герасим не оробел. Когда ему пригрозили, что за вранье он будет строго наказан, сапожник вошел в раж:

— Это я вру? В овраге, в березняке, бочка. В землю вкопана, честь по чести…

И Герасим выболтал правду. В середине октября, когда отряд Назарова ехал на базу в Куровский лес, в овраге застряло несколько подвод. На руках вынесли из оврага ящики с толом, мешки с крупой. А трехсотлитровую бочку с водкой пришлось бросить. Жалко было оставлять добро — обогрев в стужу, лекарство наружное и внутреннее, потому водку не вылили, а закопали бочку в землю. Надеялись при случае заглянуть на это место. Но такой случай не представился.

Зато сапожник Герасим, ходивший в овраг рубить слеги, обнаружил клад. Но, видно, не ту молитву прочел старик: бочка в руки хоть и далась, но ненадолго…

Опасаясь засады, капитан Штейн вызвал десять вооруженных солдат, приказал им и денщику вести Герасима в овраг. Если сапожник соврал, назад его не приводить.

Герасим безошибочно вывел немцев на место. Вытащил из кустов резиновый шланг, один конец в бочку, другой — в рот. Подсосав, сделал с досады несколько затяжных глотков. Денщик вырвал у него шланг, прильнул, зачмокал. Немцы оживились, загалдели. Достали из ранцев фляги, хлеб, сало, и в овраге пошел пир горой.

В это время неподалеку от оврага, на краю вырубки, лежал в секрете партизан Барабошкин. Все напряженней прислушивался он к подозрительному шуму, доносившемуся из оврага. Вскоре подоспела смена, и одновременно к секрету вышли три партизанских разведчика, вернувшихся с задания. Барабошкин доложил Аксенову, старшему разведгруппы, о непонятном гвалте. Все прислушались. Теперь из оврага донесся многоголосый рев и пиликанье губной гармошки.

— Что за чертовщина! — удивился Аксенов и приказал Шумову (накануне прибывшему с Бормотовым в отряд Назарова): — А ну-ка, Толя, выясни обстановку!

По кустарнику Толя быстро пополз через вырубку. Минут через двадцать он вернулся, доложил:

— Ничего особенного. Немцы нашу водку хлещут и резвятся на воле.

Аксенов так и